Том 28. Статьи и речи

В министерстве печатей, при толковании статьи, заменили «существующие дома» «существующими арендаторами». В самый текст статьи, до того как она стала законом, были введены слова, ограничивающие привилегию кругом лиц, которые «уже облагались соответствующим годовым налогом до 5 апреля 1835 года». Что за этим последовало? Красная Тесьма открыла, что ни один из тех, кто извлек пользу из этой статьи и пробил новые окна, не был должным образом подвергнут обложению в 1835 году. Не следует забывать, что порядок обложения, авторами которого были правительственные чиновники, был установлен без должной тщательности. Со всех пробивателей новых окон, сделавших это, основываясь на заявлении джентльмена, был взыскан дополнительный налог, что способствовало увеличению дохода государства, запятнало честь нашей страны и привело к канонизации Красной Тесьмы.

Тем, что все эти факты собраны и освещены, мы обязаны превосходной брошюре, в свое время составленной из статей «Вестминстерского обозрения». Значение этих фактов трудно переоценить.

Предоставьте же нашему чиновнику, который упивается Красной Тесьмой, подготовить социальную реформу, преследующую благую цель. Пусть он вновь обретет свои тесемочные мозги — после того как они на некоторое время были вышиблены из него ужасами чумы. И высчитайте, если можете, сколькими милями Красной Тесьмы он обовьет барьеры против, скажем, билля о погребении в общих могилах или закона о борьбе с инфекционными болезнями. О эти жгуты из толстенной Красной Тесьмы, которыми он заполнит почтовые ящики; эти наручники, которые он сделает из Красной Тесьмы, чтобы надеть их на руки, могущие принести пользу: эти бесконечные заросли департамента «Финансов», или «Лесов и Рощ», или чего угодно, увешанные и заплетенные Красной Тесьмой, по которым он будет не спеша бродить, изводя тех, кому выпала печальная доля следовать за ним.

Но дайте ему что-нибудь, с чем он мог бы поиграть, — парк, который можно вырубить, страшное чучело, которое он водрузит в публичном месте на устрашение цивилизованного человечества, мраморную арку, которую можно передвинуть на другое место — и откуда только возьмется в нем прыть! С помощью Красной Тесьмы он будет весело подтягивать вас на эшафот и опускать с него. Вот в каких забавах он находит себе утешение после огорчений, которые приносят ему злосчастные парламентские акты, предусматривающие еще более беспокойные улучшения, нежели предполагалось раньше. Он может еще и еще раз оплетать их тоненькими паутинками Красной Тесьмы и летом ловить с их помощью мух; или устроить рядом с ними официальные места отдыха и, завернувшись в Красную Тесьму, кататься по полу, наподобие гиппопотама, резвящегося во время купания.

Когда-то давным-давно в Лондоне на Лонг Энкр была старая, забитая пылью лавка, окна которой были уставлены высокими узкими бутылками с многочисленными экспонатами, с первого взгляда походившими на тухлые макароны. При ближайшем рассмотрении они оказывались солитерами, или «тесьмочервями», как их называют в Англии, извлеченными из внутренних механизмов неких леди и джентльменов, о чем деликатно сообщали ярлыки с инициалами на бутылках. То были результаты замечательного метода, применявшегося доктором Гарднером, но (видимо, опасаясь, что его пациенты будут краснеть со стыда, узнав, что они прославились таким путем) он поместил червей в музей, окутав тонкой пеленой тайны. Мы живо припоминаем белый таз, который во времена нашего детства стоял восемь или десять лет на видном месте в музее; предполагалось, что в нем хранятся экспонаты настолько новые, что о более тщательном их хранении еще не успели позаботиться. Насколько мне помнится, на нем была наклейка, гласившая: «Это единственное в своем роде существо, обладающее мышиными ушами, на прошлой неделе разрушало внутренности господина О., проживающего на Сити-роуд». Это было, однако, посягательством на область законного проживания тесьмочервей. Существа эти были чрезвычайно похожи друг на друга во всем, за исключением длины. Как гласила наклейка, длина самого маленького из них была, если можно положиться на нашу память, около двухсот ярдов.