Том 29. Письма 1833-1854

Я бы не должен сожалеть о Вашем уходе [54], и, однако, сожалею о нем, искренне и от души, и за себя и за тысячи других, оставшихся без театра, во всяком случае, без Вашего театра. Я самым искренним образом убежден, что мы на долгие, томительные годы лишились этого несравненного наслаждения. Если позволительно подшучивать над собственным горем, то я хотел бы привести слова портсмутского критика труппы Краммеля, который сказал: «Как тонкое воплощение поэтической грезы и реализация человеческой интеллектуальности, озаряющая своим золотистым светом мгновения, когда мы погружаемся в мечту, и открывающая перед нашим духовным взором новый, волшебный мир, драма исчезла с лица земли, исчезла бесследно». С тем странным, безотчетным чувством, в силу которого человек на похоронах своего лучшего друга, чью смерть он искренне оплакивает, может находить что-то комичное в красноносом, кривом гробовщике, с каким-то кладбищенским остроумием отзываюсь и я на Ваше сообщение! Впрочем, поразмыслив, я нахожу некоторое утешение в надежде, что теперь, когда Вы освободились от столь тягостной работы, Вы можете возвратиться к занятиям, которые Вам больше по душе, а свободное время проводить в веселом и непринужденном общении с друзьями. В длинном списке последних навряд ли найдется кто-либо, кто бы больше гордился этим званием и испытывал бы большую благодарность за тот запас чарующих воспоминаний, который Вы пополняли с его мальчишеских лет, чем, мой дорогой Макриди, всегда преданный Вам.

50 ДЖОРДЖУ КЕТТЕРМОЛУ [55]

Питершэм, Элм коттедж,

среда утром, 1839 г.

Мой дорогой Кеттермол,

Отчего «Певерил» [56] осужден валяться на пыльных полках в городе, в то время как моя прекрасная кузина, а Ваша прекрасная супруга пребывает в блаженном неведении его достоинств? Увы, он там, но долго так продолжаться не будет, ибо я собираюсь в субботу наведаться домой, откуда привезу его и тотчас отправлю к Вам.

Среди небольшого числа книг, которые я имею здесь, я думаю, что больше всего Вам подошли бы присланные мне в саквояже: итальянские и немецкие романисты (удобные тем, что их можно в любую минуту раскрыть и в любую отложить; а мне сдается, что Вы не будете сидеть за книгами подолгу), два сборника Ли Ханта [57] (обладающие тем же достоинством), Гуд [58] (полностью), «Легенда о Монтрозе» и «Кенилворт», которого я перечитал только что с еще большим удовольствием, чем прежде, и которого по этой причине полагаю таким же интересным для других. Гольдсмит, Свифт, Филдинг, Смоллетт и британские эссеисты всегда у меня «под рукой», а следовательно, и у Вас.

Вы знаете все, что я хотел бы сказать Вам в связи со вчерашним знаменательным событием; но Вы и представить себе не можете, что я хотел бы сказать по поводу того, как прелестно выглядела и держалась Ваша «хозяюшка», о которой я тут вчера вечером распространялся пространно и красноречиво. Впрочем, я чувствую себя связанным в этом отношении, ибо сильно подозреваю, что она читает это письмо, заглядывая через Ваше плечо (готов побиться об заклад, что Вы уже раза три оборачивались, пока читали!), и поэтому скажу только то, что я всегда от души, мой дорогой Кеттермол, предан вам обоим.

Мой слуга (а он и Ваш слуга, на все время, что Вы здесь) ожидает, не будет ли от Вас каких-нибудь приказаний.

51 ФОРСТЕРУ

Питершэм,

июль 1830 г.

…Я бы не прочь начать с тридцать первого марта 1840 года новое повременное издание, в котором весь материал печатался бы впервые и которое бы выходило раз в неделю, причем цена за выпуск была бы три пенса, а известное количество выпусков, собранное в книжку, продавалось бы отдельно в регулярные промежутки времени. Чтобы дать Вам представление о характере Задуманного мной издания, может быть, лучше всего просто назвать «Болтуна», «Спектейтора» [59] и гольдсмитову «Пчелу» [60]; с той только разницей, что наше издание должно быть общедоступней и в выборе тем, и в манере изложения.

Я думаю, что начать нужно, по примеру «Спектейтора», с какой-нибудь шутливой истории, которая объяснила бы, каким образом возникло наше издание; ввести читателя в небольшой клуб или просто представить горсточку персонажей и затем развивать историю их жизни из выпуска в выпуск, постоянно вводя новые персонажи; воскресить мистера Пиквика и Сэма Уэллера, причем последний может с успехом время от времени делать какие-либо сообщения от своего имени; помещать забавные очерки на злобу дня, высмеивающие все, достойное осмеяния; откликаться на текущие события и внести как можно большее разнообразие жанров — статьи, очерки, приключения, письма от вымышленных корреспондентов и так далее.