Том 29. Так велела царица Царский гнев Юркин хуторок

— Что, что такое? — кинулись к нему со всех ног Юрик, Сережа и Мая.

— Ай! ай! ай! Змея! — продолжал он кричать во весь голос и отчаянно тряс правой рукою. На указательном пальце Бобки повисло что-то безобразное, черное, продолговатое, с длинными клещами, уцепившимися изо всей силы за указательный пальчик мальчугана.

— Да это рак! Маленький речной рак! — вскричали в один голос Сережа, Юрик и Мая.

Бобке, однако, от этого открытия отнюдь не было легче. Он по-прежнему тряс изо всех сил рукою, защемленною клешнями рака, и пронзительно визжал от нестерпимой боли. Юрик с трудом отцепил рака от бедного, мигом вздувшегося пальчика братишки и хотел уже бросить его обратно в реку, как вдруг Мая неожиданно схватила его за руку и оживленно заговорила, блестя разгоревшимися глазами:

— Нет, нет, не бросай его! Он нам пригодится… Вот славную-то штуку я придумала! Ваш противный Фрицка останется доволен ею. Узнает, как в другой раз оставлять вас, бедненьких, без пикника! О, как я проучу его, гадкого, противного! Юрик, дай твое ведерко, положим в него нашего пленника. Да смотрите, чтобы ни одна душа не знала, что мы его нашли. А потом…

Тут, нагнувшись к Юркиному уху, Мая зашептала что-то так тихо, что другие мальчики не могли ничего расслышать. Юрик же так и покатился со смеху, выслушав свою приятельницу.

Должно быть, новая проделка, выдуманная Маей, была очень смешна и забавна, потому что когда ее сообщили потом Сереже, а за ним и Бобке, то оба они так и повалились на траву от охватившего их сильного приступа смеха. Потом, подхватив ведерко с раком, копошившимся на дне, они опрометью помчались к дому, так громко хохоча и крича по дороге, что из людской, из птичника и из конюшни — отовсюду повысунулись удивленные и любопытные лица прислуги, желая узнать, отчего так весело смеются проказники-барчата.

Фридрих Адольфович имел одну слабость. В кармане его сюртука находилась дорогая старинная фарфоровая табакерка, наполненная нюхательным табаком, и два раза в день — утром, встав с постели, и вечером, ложась спать, — добрый немец открывал табакерку, доставшуюся ему по наследству от матери, с нарисованным на крышке по фарфору ее портретом, и, погрузив в нее свой маленький шарообразный носик, он наслаждался некоторое время ароматным запахом табака. Потом он, обязательно чихнув два-три раза, закрывал табакерку и прятал ее в карман.

Сегодня Фридрих Адольфович был особенно хорошо настроен. Еще поутру веселая Евгеша подала ему за завтраком какой-то объемистый пакет с наклеенной на нем заграничной маркой. Гросс вскрыл конверт, прочел письмо, и лицо его просияло. На вопрос детей, откуда оно, Фридрих Адольфович коротко ответил:

— От моего князя Витенька, — и прибавил сам себе каким-то размягченным, радостным голосом, потирая свои полные ручки: — Ошень хорошо! Даже ошень хорошо!

Целый день он ходил довольный и радостный, с сияющим от удовольствия лицом. А когда дети спрашивали, что с ним и отчего он радуется, добродушный толстяк делал таинственно-лукавую гримасу и отвечал им с счастливым смехом:

— Нельзя говорить! Это мой тайна покамест! Тайна Фридрих Адольфович. Много будет знавайт, скоро состарится!

Вечером он с разными шутками и прибаутками укладывал детей. Когда мальчики были уже в постелях, Гросс подошел к окошку, у которого сидел постоянно, пока дети не засыпали, Сережа и Юрик спали вместе, Бобка — в соседней Лидочкиной комнате, и погрузился в сладкие мечты.

Фридрих Адольфович был очень счастлив. Надо вам сказать, что как только добрый Гросс увидел впервые слепую дочь Волгина, сердце чуткого немца сжалось от жалости. Кроткий слепой ребенок пробудил в душе доброго толстяка самое живое сострадание, и под впечатлением этого чувства он написал письмо своему бывшему воспитаннику, который уже около семи лет изучал за границей медицину: подробно изложив всю историю слепоты несчастной девочки, он спрашивал совета у князя Виталия, к какому врачу обратиться для серьезного пользования малютки и кто из них может вернуть ей зрение.

Какова же была радость старика, когда сегодня он получил ответ от молодого князя, в котором тот писал ему, что случай со слепотою Лидочки настолько заинтересовал его, что он сам приедет пользовать больную и применит к ее выздоровлению одно только что открытое лечебное средство.

Около шести лет не видел добряк Гросс своего «Витеньку» и не мудрено поэтому, если подобное счастливое известие наполнило радостью сердце старика. Он с удовольствием задумался теперь о своем воспитаннике — не о взрослом, усатом докторе-хирурге в золотом пенсне, каким он был изображен на портрете, присланном из-за границы, а о маленьком мальчике в матросском костюмчике, с темными локонами, вьющимися кольцами по плечам, который кричал ему, Гроссу, своим звонким голоском: "Где вы, Фриценька? Мне скучно без вас! Поиграйте со мною немножко".