Том 3

Это у нас от Наполеона еще осталось.
Кутузов, когда отступал, сжег
на хрен весь хлеб
и вакуировал курей со скотиной,
чтоб врагу ничего не досталось.
Не желал он, чтоб русский с французом
сшиблись решительно лбами.
Народ это дело пережидает.
Сидит народ на картошке и щах с грибами.
Старики печально побздехивают на печах,
потому что все науке известно
насчет вечного брожения бздо во щах.
Тут французы пришли. Нигде цыплят
не нашли.
Нечем им, вроде нас, закусывать красное
и белое вино.
Один офицер ихний балакал слегка по-русски.
«Это, – говорит, – не война и не гастрономия,
а обыкновенное варварское говно.
Наш император, даже отступая,
наоставлял бы наступающему врагу
благородной выпивки и почетной закуски.
Французский, – говорит, – офицер –
не крепостной мужик.
У него должен торчать, почти
как гренадерский штык.
А при отсутствии надлежащей закуски
разве кого удовлетворишь по-нашенски,
по-французски?
Дикая, дикая, варварская страна.
Разве это красивейшая египетская баталия?
Это – просто отвратительная,
неблагородная война,
бесхозяйственный бардак и так далее».
Но тут подходит к тому офицерику
каптенармус Жак,
который, как написано в истории
для четвертого класса,
закусить и выпить был не дурак.
Подходит и подносит офицерику тому
чугунок на ухвате.
Тут такая сытая вонища
распространяется по хате,
точно картошки нажарила баба
с салом и лучком.
Офицер глаза от удивления выпучил.
Чубчик у него на голове – ажно
привстал торчком.
Это, короче говоря, были затушенные в
провансальском масле
задние дрыгалки местных наших
болотных жаб.
На следующий день собрал офицер
в колхозном клубе
всех стариков, пацанву и молодых
солдаток-баб.
«Всем, – говорит, – приказываю выйти срочно
на заготовку
лягушек и больших лягушат,
пока не наступила русская зима».
Тут поднимается на трибуну
толстожопая Авдеиха –
староста и моего прапрапрадеда
замечательная кума.
«Наполеоновская, – говорит, – шатия
и партобратия
принесла нашей Родине одни мучения
и проклятия.
Заявляем, несмотря на угрозы
со стороны штыков и пушек,
что сроду не жрали мы тута ни мышей,
ни тараканов,
ни тем более каких-то сопливых лягушек.
У нас от них по всему невинному телу
выскакивают шершавые бородавки.
И ни одна русская душа не выйдет
на подобные заготовки.
Хоть загоняйте всем нам под ногти
французские ваши булавки.
Хоть даже наставляйте вы на нас
одноглазые мортиры
и двуствольные винтовки».
Ну, Наполеонов офицер, как известно,
не германский –
в отношении к дамскому полу – фашист.
Пять минут прилипал он к Авдеихе,
как банный лист.
Десять минут он руки ее крестьянские,
задыхаяся, целовал.
Затем сорвал с погон аксельбанты.
Ручку жареным кренделем захреначил.
Рандеву, говорит, объявляется –
пройдемте на сеновал…