Том 3

Из русской истории поэт знал, как зарождалось рабство, как утверждалось и ожесточалось крепостничество, как раздаривались и проигрывались деревни, целые волости с их землями и живыми душами. И то, что другим казалось божественным предопределением, для него было результатом земной несправедливости. Вот почему Пушкин был особенно внимателен к таким народным движениям, как крестьянские войны Степана Разина и Емельяна Пугачева. В расцвете своего поэтического творчества, невзирая на бездорожье, он отправился в Оренбургские степи и собрал драгоценный для народа материал о Пугачевском восстании.

Народность — еще один гарант пушкинского бессмертия.

До Пушкина, по существу, было три языка: старославянский, удержанный церковью, условно-поэтический, начиненный старославянским, и разговорный, представленный в литературе лишь жанром басни. Условно-поэтический язык сковывал развитие словесности, и не случайными были попытки выйти за его пределы.

В год, когда двенадцатилетний мальчик появился в Царскосельском лицее, Жуковский с большим вкусом составил и напечатал избранные стихи русских поэтов, В этих лучших образцах уже блистали многие элементы нового поэтического стиля. Однако нужен был поэт, который вобрал бы в себя все эти достижения, переплавил их в горниле собственной личности, начал строить нечто новое и оригинальное.

Таким стал Пушкин. В удивительно короткий срок, каких-то четыре года, он заканчивает школу ученичества, освобождается от последних следов архаики и приходит к естественной разговорной речи. Все, что не ложилось в громоздкие стилистические конструкции торжественных од и подражательных стихов прежних поэтов, теперь выходило из-под его пера свободно и раскованно.

В цепкой памяти Пушкина хранились и просились в стихи подлинные сокровища — народные песни и сказки. Напевая и наговаривая их своему Саше, Арина Родионовна, сама того не ведая, открыла ему дверь к народности, бывшей до того в литературе за семью печатями.

Постигнуть механизм сказки было все равно что разгадать тайну ее долголетия. И тайна далась Пушкину в работе над первой же крупной поэмой «Руслан и Людмила». Здесь русская поэтическая речь получила современное звучание, а стиль обрел законченную форму, которая и поныне служит образцом естественности:

Дела давно минувших дней,

Преданья старины глубокой.

После этой поэмы русский разговорный язык стал в литературе не просто послушным строительным материалом, но и могучим творческим двигателем.

На пути к поэтическим высотам — мастерству и народности — Пушкина сопровождал еще один учитель, о котором нельзя умолчать сегодня. То был неведомый гений двенадцатого века, создавший поэму «Слово о полку Игореве». Эта удивительная поэма была открыта в пору, когда в нашей поэзии еще бытовали «Тилемахиды», «Петриады» и «Россиады», которые после Пушкина нам уже трудно читать. Поэма обнаружила искусственность многих поэтических созданий минувшего XVIII века. С нею до нас дошла одна из многих народных трагедий Руси, истерзанной нашествиями кочевых племен и междоусобицами русских князей. Добрым сердцем отозвался наш поэт на далекий плач Ярославны. Решусь утверждать, что без этого шедевра древности мы не имели бы блистательных поэм Пушкина в их истинно народном значении.

Поэма «Руслан и Людмила» с ее сказочностью была лишь первым этапом в постижении народности. Поздний опыт привел Пушкина к мысли, что народность — это более чем сказочность, более чем верность родному языку и родной истории. В понятие народности он вкладывает весь образ мыслей и чувствований, принадлежащих какому-нибудь народу. У великого поэта на всем будет печать народности, даже в случае, если сюжет будет взят в иноязычных хрониках. Размышляя на эту тему, Пушкин записал, что «мудрено отнять у Шекспира в его «Отелло», «Гамлете», «Мера за меру» и проч. — достоинства большой народности».

Незадолго до этой записи Александр Сергеевич закончил своего «Бориса Годунова» — драму во всех отношениях народную и потому ревностно любимую самим Пушкиным. Ничего не боявшийся, он опасался ее неуспеха, потому что неудача с ней могла замедлить преобразование русской сцены.

В этой драме впервые на русскую сцену выходит народ не только как действующее лицо, но и как окончательный судья трагическим событиям истории. После того как Мосальский, один из убийц детей Годунова, объявляет, что они отравили себя ядом, и побуждает толпу кричать здравицу новому царю, Пушкин дает последнюю ремарку: «Народ безмолвствует».

Сказанное мною прежде во многом относится к историческим обстоятельствам, в которых развивался пушкинский гений. Они, между прочим, существовали и для других современных ему поэтов. Но надо было быть Александром Пушкиным, чтобы воспользоваться всеми этими обстоятельствами, и надо было обладать каким-то особенным восприятием мира, темпераментом, впечатлительностью и душевной отзывчивостью — короче, всем тем, что составило «магический кристалл» пушкинского гения.