Том 3

Конечно, грустно, когда тебе говорят, что сознательно творить добро — безнравственно, а делать что-либо вообще — худшая форма праздности. Стоит нам принять точку зрения философа — не следует вмешиваться в дела, которые тебя не касаются,— и тысячи замечательных, по-настоящему серьезных филантропов останутся не у дел. Учение о ненужности всех полезных вещей не только ставит под угрозу наше превосходство перед другими нациями в области коммерции, но и бросает тень на многих преуспевающих и солидных представителей нашей торговли. А что станет с нашими популярными священнослужителями, с нашими ораторами из Эксетер-Холла [235], нашими светскими евангелистами, если мы обратимся к ним со словами Чжуан-цзы: «Москиты своими укусами не дают человеку ночью спать, так же и все эти разговоры о милосердии и долге перед ближним могут свести с ума. Господа, старайтесь сохранить мир в его первозданной простоте, и да восторжествует добродетель естественно, как ветер, дующий в ту сторону, в какую хочет. К чему эта ненужная трата энергии?» А какова будет судьба правительства и профессиональных политиков, если мы придем к выводу, что не существует такого понятия, как управляемое человечество? Ясно, что Чжуан-цзы — очень опасный писатель и публикация его книги в Англии спустя две тысячи лет после его смерти явно преждевременна и может причинить острую боль многим уважаемым и трудолюбивым людям. Впрочем, его идеалы самосовершенствования и саморазвития, являющиеся, в его представлении, смыслом жизни и основой философии, необходимы такому веку, как наш, когда люди настолько озабочены тем, чтобы развивать своих соседей, что у них не остается времени развиваться самим. Но стоит ли говорить об этом? Мне кажется, признай мы хоть в чем-то силу разрушительной критики Чжуан-цзы, нам придется подвергнуть сомнению национальную привычку к самовосхвалению, а ведь единственное, что утешает человека в тех глупостях, которые он совершает,— это то, что он всегда ставит их себе в заслугу. Однако, может быть, найдется несколько человек, которые устали от странной современной привычки — подменять работу интеллекта энтузиазмом. Для них и им подобных Чжуан-цзы придется как нельзя более кстати. Но пусть они только читают его. О нем не надо говорить. Разговоры о нем будут раздражать на обедах, они неуместны на послеобеденном чаепитии; ибо вся его жизнь была протестом против публичных проповедей. «Настоящий человек забывает о себе, божественный человек не совершает никаких действий, для истинного мудреца безразлична его репутация». Вот принципы Чжуан-цзы.

Письма

Избранные письма

Лорду Хоутону [236]

Меррион-сквер Норт, 1

[Приблизительно 16 июня 1877 г.]

Уважаемый лорд Хоутон, зная о Вашей любви к Джону Китсу и о Вашем восхищении им, я беру на себя смелость послать Вам сонет, посвященный его памяти, который я недавно написал в Риме, и был бы очень рад узнать, есть ли в нем, на Ваш взгляд, хоть немного красоты и значительности.

Каким-то образом, стоя перед его могилой, я почувствовал, что он тоже был мучеником и достоин покоиться в Граде мучеников. Я представил себе его священнослужителем культа Красоты, убитым в расцвете молодости, прекрасным Себастьяном, пронзенным стрелами лжи и злословия.

Отсюда — мой сонет. Но, по правде, написать Вам я решился не только затем, чтобы получить Ваш критический отзыв о незрелых стихах.

Не знаю, посещали ли Вы могилу Китса после того, как на стене рядом с надгробием повесили мраморную мемориальную доску. На ней выбито несколько вполне приемлемых стихотворных строк, зато решительное возражение вызывает барельефное изображение головы Китса — точнее, его портрет в профиль в медальоне, портрет до крайности уродливый. Лицевой угол искажен в такой степени, что лицо кажется узким и заостренным, а вместо изящно очерченных ноздрей и нежных чувственных греческих губ, какие они были у него на самом деле, ему приданы толстые, почти негритянские губы и нос.

Китс был красив, как Гиацинт или Аполлон, и этот медальон возводит на него чудовищную напраслину. Как я хотел бы, чтобы его сняли, а на его место поставили окрашенный бюст Китса, похожий на красивый цветной бюст раджи Кулапура во Флоренции. Ведь тонкие черты лица Китса и богатство его красок, по-моему, невозможно воспроизвести в обычном белом мраморе.

В любом случае, на мой взгляд, это безобразно-уродливое изображение оставлять нельзя: Вы наверняка без труда достанете его фотографию и сами убедитесь, какой это ужас.

Вы с Вашим влиянием и Вашим громким именем могли бы добиться чего угодно в этом деле, и Китсу, я думаю, можно было бы поставить действительно прекрасный памятник. Право же, если бы каждый, кто любит читать Китса, пожертвовал хотя бы полкроны, была бы собрана большая сумма.

Я знаю, что Вы всегда с головой погружены в политику и поэзию, но совершенно убежден, что если бы во главе подписного листа стояло Ваше имя, на памятник пожертвовали бы уйму денег; во всяком случае можно было бы убрать это уродство — поклеп на Китса.