Том 3

Сострат. Принцесса! Не всякий ум способен понять тонкости этих благодетельных, так называемых таинственных наук. Существуют умы настолько грубые, что они никак не могут постигнуть то, что другие умы познают с чрезвычайной легкостью. Нет ничего отраднее, принцесса, великих посулов этих блистательных наук. Все превращать в золото; продлевать жизнь до бесконечности; исцелять словами; заставить кого угодно полюбить вас; знать все тайны будущего; по желанию низводить с неба на металлы чудодейственные отпечатки;[42] повелевать демонами; создавать невидимые полчища неуязвимых воинов — все это, без сомнения, прекрасно, и есть люди, для которых не составляет никакого труда все это уразуметь: усвоение подобных истин для них легче легкого. Но, признаюсь, моему грубому уму трудновато понять это и в это поверить. Мне всегда казалось, что это неосуществимо именно потому, что уж очень все это заманчиво. Все эти веские доводы относительно существования сокровенных свойств симпатии и магнетической силы так тонки и неуловимы, что они ускользают от моего земного рассудка. Не говоря о чем-нибудь другом, я никогда не мог поверить, что на небе начертано все до мельчайших подробностей, касающееся судьбы самого ничтожного человека. Какое соотношение, какая связь и какое сродство может быть между нами и между мирами, которые находятся на таком громадном расстоянии от нашей земли? И наконец, каким путем эта чудесная наука досталась человечеству? Открыл ли ее кто-нибудь из богов? Или она родилась из опыта, из наблюдений над несметным числом светил, которых никому еще не удавалось видеть дважды в одном и том же расположении?

Анаксарх. Я вам сейчас объясню.

Сострат. Значит, вы искуснее других.

Клитид (Сострату). Он вам прочтет целую лекцию.

Ификрат (Сострату). Если вы этого не понимаете, то по крайней мере можете поверить тому, что мы видим ежедневно.

Сострат. Мой рассудок до того туп, что ничего не в состоянии понять, да и глаза мои столь же несчастливы — они никогда ничего подобного не видели.

Ификрат. А я, например, видел, и меня это убедило.

Тимокл. И я тоже.

Сострат. Ну, раз вы видели, то вам ничего иного не остается, как верить. Должно быть, ваши глаза устроены иначе, чем мои.

Ификрат. Наконец, сама принцесса верит в астрологию, следовательно, и нам надлежит поверить. Как, по-вашему, Сострат: разве у принцессы нет ни разума, ни здравого смысла?

Сострат. Вопрос неуместный. Ум принцессы — не пример для моего, ее понимание может возвышаться до познаний, недоступных моему рассудку.

Аристиона. Я, Сострат, тоже многому не верю. Что же касается астрологии, то мне рассказывали и показывали вещи столь непреложные, что я не могу в ней сомневаться.

Сострат. На это мне нечего ответить, принцесса.

Аристиона. Прекратим этот разговор. Пусть нас оставят одних. Зайдем, дочь моя, вот в этот красивый грот — я обещала туда заглянуть… Что ни шаг, то новое развлечение.

ТРЕТЬЯ ИНТЕРМЕДИЯ

Сцена представляет грот. Принцессы идут туда. В это время восемь статуй, держа в каждой руке по факелу, выходят из своих ниш и начинают танец с разными фигурами и красивыми положениями.

Балетный выход

Танец восьми статуй.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Аристиона, Эрифила.

Аристиона. Кто бы нам это ни устроил, нельзя себе вообразить ничего более изящного и более удачного. Дочь моя! Я уединилась от общества, чтобы поговорить с тобой. Я хочу, чтобы ты сказала мне всю правду. Не скрываешь ли ты в своем сердце какой-нибудь тайной привязанности, в которой не хочешь нам признаться?

Эрифила. Я, матушка?

Аристиона. Будь со мной откровенна, дочь моя. Я это заслужила — ведь я так много для тебя сделала! Я думаю только о тебе, ты для меня дороже всего на свете, я отвращаю свой слух от всех предложений, которые бы на моем месте благосклонно выслушали многие, — все это, казалось бы, должно тебя убедить, что я хорошая мать и что я не способна отнестись сурово к твоим признаниям.

Эрифила. Если бы я не следовала вашему примеру, матушка, и открыла бы доступ в свое сердцу такому чувству, которое имела бы причины скрывать, то все же у меня нашлись бы силы, чтобы заставить замолчать эту страсть и не совершить ничего такого, что могло бы быть недостойно вашей наследницы.

Аристиона. Нет-нет, дочь моя, ты можешь без всякого стеснения открыть мне свои чувства. Я вовсе не ограничиваю влечения твоего сердца выбором между этими принцами. Ты можешь распространить их на кого угодно: душевные качества имеют для меня такое же значение, как и все остальное. И если ты мне откровенно признаешься, ты увидишь, что я без всяких возражений признаю избранника твоего сердца.