Том 3. Алые паруса. Блистающий мир

В густоте и сумятице боя, настолько тесного, что многие, кипевшие жаждой драки, не в силах были даже взмахнуть ружьем, – так плотно, спина к спине, грудь к груди набились люди в траншею, – я увидел сквозь случайный просвет среди дерущихся, как Урусов, человек громадного роста, стряхивал со штыка заколотого немца. Сбоку от меня работал Кабанов, и я присоединился к нему. Наши штыки мелькали в пыли окопа, как молнии, стуча о встречную сталь. Никто не рассчитывал и не изощрял ударов: били как придется, и куда придется, и кого придется, и вся эта страшная кадриль напоминала прыганье кофейных зерен в воронке ручной мельницы – скрывались, исчезали одни, появлялись другие… Вдруг я заметил, что вокруг творится что-то неладное… Я увидел, что все вокруг меня без ружей, и не понять было мне – кто это: русские или немцы… Наконец, я различил русский язык, крики, брань, угрозы, возгласы удивления. Я опомнился. Словно пелена спала с моих глаз, и я увидел, что нахожусь только среди своих, возбужденно тыча штыком во все стороны.

– Где немцы? Куда они девались? – закричал я.

– Э! Померещилось! – сказал Урусов, бережно, на всякий случай, схватив меня за руки. – Немцы, как мы в окопы повскакали, чичас все утекли, а ты кричишь и кругом кидаешься… Это тебе привиделось.

Он говорил правду. Но я и сейчас, ясно, до мельчайших подробностей помню все вышеописанное.

Охота на Марбруна *

Москва! Сердце России! Я вспомнил твои золотые луковицы, кривые переулки, черные картузы и белые передники, сидя в вагоне поезда, бегущего в Зурбаган. Я русский. Я вспомнил тебя, Москва, и тотчас забыл, так как пейзаж, наблюдавшийся мной из окна вагона, был экзотичен до последнего камня; пейзаж этот следовало именно изучать, подобно таинственным письменам Востока.

Я только что проводил глазами желтовато-красные скалы, увитые почерневшей от жары зеленью, и группы деревьев меж ними, с крупными, торчащими вверх, подобно массе щитов, лубкообразными листьями, как поезд, дрогнув на тормозах, уменьшил ход, а затем резко остановился. Небольшой толчок – сила инерции – заставил меня упереться руками в противоположную скамейку. В купе, кроме меня, никого не было. Я вышел на площадку в сопровождении нескольких встревоженных пассажиров, покинувших свои отделения ради любопытства и страха. Мы только что миновали станцию, и внезапная остановка извиняла тревогу.

– Что случилось? – спросил я кондуктора, торопливо возвращающегося от паровоза.

– Мы чуть не потерпели крушение, – сказал кондуктор. – Видите ли, в окрестностях появился ужасный человек – некто Марбрун. Это злодей по призванию. Не раз бывали случаи, что Марбрун, с целью удовлетворить лишь свою вечную жажду крови, клал на рельсы огромные камни или стволы деревьев, любуясь затем крушением. Его еще не могут поймать. Сейчас на полотне оказалась груда шпал, и я думаю, что это дело Марбруна.

Пассажиры с ужасом выслушали рассказ кондуктора. Многие из них слыхали о Марбруне раньше.

Приехав в Зурбаган, я через неделю отправился на охоту, миль за пять от города. Преследуя дикую козу, я вышел на склон холма, откуда открывался вид на полотно железной дороги, делавшей в этом месте крутой поворот. От меня до рельсов было по крайней мере шагов двести.

Вдруг в этом пустынном месте я заметил маленькую на расстоянии фигуру человека, что-то делавшего, согнувшись, на полотне. Слабо доносились резкие, металлические звуки. Заинтересованный, я вынул морской бинокль, с которым никогда не расставался, и навел его на таинственного человека.

Представьте же мое удивление, когда благодаря сильному увеличению, даваемому биноклем, я, как на расстоянии десяти шагов, увидел в руках неизвестного большой американский ключ, которым он развинчивал гайки, скреплявшие стыки рельсов. Это не был ремонтер, так как возле него не было запасных рельсов, а одну из старых он, приподняв, оттащил в сторону от полотна. И оглянулся. Я увидел его мелко-черное, веснушчатое, бесцветное и тупое лицо, полное ехидного торжества; несомненно – передо мной был Марбрун.

Так как коза была все равно уже потеряна для меня, я, пользуясь счастливым случаем, решил застрелить Марбруна и тем избавить округ от опасного злодея. Скрытый кустами, прицелившись совершенно точно, так что не могло быть ошибки, я выстрелил. Преступник подскочил и вытянулся поперек полотна.

Подбежав к нему, я увидел, что сердце его пробито моей пулей. Лужа крови растекалась по черной земле.

В то же время на начале поворота показался локомотив. Торопясь остановить поезд, я схватил свой белый платок, быстро смочил его кровью Марбруна и, привязав к дулу ружья, поднял над головой. Локомотив пустил пар и остановился.

«Да, Марбрун! – подумал я. – Хоть раз в жизни твоя кровь спасла кровь многих других!»

Путь *

I

Замечательно, что при всей своей откровенности Эли Стар ни разу не проболтался мне о своем странном открытии; это-то, конечно, и погубило его. Признайся он мне в самом начале, я приложил бы все усилия, чтобы исправить дело. Но он был скрытен; может быть, он думал, что ему не поверят.