Том 3. Антикварий

Лицо, над которым, как у древних статуй Весты, высились упомянутые башни, было большое и длинное, с острым носом и подбородком, а в остальном так смехотворно похожее на физиономию мистера Джонатана Олдбока, что Ловел, не появись они вместе, как Себастьян и Виола в заключительной сцене «Двенадцатой ночи», мог бы подумать, что фигура, стоящая перед ним, и есть его старый друг, переодевшийся в женское платье. Одежда из старинного шелка в цветочках украшала эту удивительную фигуру с несравненной головой, о которой брат обычно говорил, что ей больше подошел бы тюрбан Магома или Термагана, чем головной убор разумного существа или дамы христианской веры. Две длинные костлявые руки с тремя рядами кружев у локтей, сложенные крестообразно впереди этой особы и украшенные длинными перчатками светло-алого цвета, имели немалое сходство с парой гигантских раков. Башмаки на высоких каблуках и короткая шелковая пелерина, небрежно накинутая на плечи, довершали внешний вид Гризельды Олдбок.

Ее племянница, которую Ловел мельком видел во время своего первого посещения, была миловидная молодая девушка, изящно одетая по моде того времени. В ней можно было заметить налет espieglerie[49], который очень ей шел и, вероятно, происходил от едкого юмора, свойственного семье ее дяди, хотя и смягченного в следующем поколении.

Мистер Ловел засвидетельствовал свое почтение обеим дамам, на что старшая из них ответила продолжительным — по моде 1760 года — приседанием, заимствованным от тех добродетельных времен,

… Когда пред трапезой, как издавна,
Молитву добрых полчаса читали
И в пятницу съедали каплуна,

а младшая — современным реверансом, который, как и предобеденная молитва современного духовного лица, был гораздо короче.

Пока шел этот обмен приветствиями, у садовой калитки показался, ведя под руку свою прелестную дочь, сэр Артур. Он отпустил коляску и теперь тоже по всем правилам поздоровался с обеими дамами.

— Сэр Артур и вы, мой прелестный враг, — сказал антикварий, — позвольте познакомить вас с моим молодым другом, мистером Ловелом, джентльменом, который во время эпидемии краснухи, охватившей теперь наш остров, настолько сохраняет свое достоинство и приличие, что явился в сюртуке обычного штатского цвета. Но вы видите, что тот модный цвет, которого мы не находим в его одежде, сосредоточился на его щеках. Сэр Артур, позвольте представить вам молодого человека, которого вы при ближайшем знакомстве найдете серьезным, разумным, обходительным и ученым, много видавшим, очень начитанным и глубоко сведущим в тайнах кулис и сцены со времен от Дэви Линдсея до Дибдина… Вот он опять покраснел, а это признак скромности.

— У моего брата, — обратилась к Ловелу мисс Гризельда, — привычка, сэр, выражаться шутливо. На слова Монкбарнса никто не обижается, поэтому не смущайтесь глупостями, которые он говорит. Однако вам пришлось далеко идти под палящим солнцем. Не хотите ли чего-нибудь выпить? Стаканчик бальзаминовой настойки?

Прежде чем Ловел успел ответить, вмешался антикварий:

— Прочь, колдунья! Ты хочешь отравить своими дьявольскими декоктами моих гостей? Разве ты не помнишь, что было с пастором, которого ты соблазнила отведать этого предательского напитка?

— Фу, братец! .. Слыхали ли вы, сэр Артур, что-либо подобное? Ему надо все делать по-своему, и чуть что — он выдумывает такие истории… Но вот Дженни идет звонить в старый колокол, чтобы сообщить, что обед готов.

Непреклонный в своей бережливости, мистер Олдбок не держал мужской прислуги. При этом он прикрывался утверждением, что мужской пол слишком благороден, чтобы использовать его для прислуживания, которое в древних государствах всегда возлагалось на женщин.

— Почему, — говорил он, — мальчишка Тэм Ринтерут, которого по настоянию моей мудрой сестры я с не меньшей мудростью взял на испытание, почему он воровал яблоки, грабил птичьи гнезда, бил стаканы и, наконец, украл мои очки, как не потому, что испытывал благородную жажду деятельности, которая наполняет грудь каждого представителя мужского пола, которая привела его во Фландрию с мушкетом на плече и, несомненно, возвысит его до славного звания носителя алебарды или, быть может, до виселицы? И почему девушка, его родная сестра, Дженни Ринтерут, выполняя то же дело, ходит — обутая или босая — уверенным и бесшумным шагом, мягким, как шаг кошки, а сама послушна, как спаниель? Почему это так? Да именно потому, что она занята своим делом. Пусть они прислуживают нам, сэр Артур, пусть, повторяю, прислуживают, — это единственное, на что они годны. Все древние законодатели, от Ликурга до Мохаммеда, неправильно называемого Магометом, единодушно говорят о подобающей женщинам подчиненной роли, и только сумасбродные головы наших рыцарственных предков вознесли этих Дульсиней до положения самовластных принцесс.

Мисс Уордор громко запротестовала против подобной малоучтивой доктрины, но в это время прозвонил обеденный колокол.