Том 3. Драмы

Юрий. Ты правду говоришь, товарищ, – я не тот Юрий, которого ты знал прежде, не тот, который с детским простосердечием и доверчивостию кидался в объятья всякого, не тот, которого занимала несбыточная, но прекрасная мечта земного, общего братства, [48]у которого при одном названии свободы сердце вздрагивало и щеки покрывались живым румянцем, – о! Друг мой! – того юношу давным-давно похоронили. Тот, который перед тобою, есть одна тень; человек полуживой, почти без настоящего и без будущего, с одним прошедшим, которого никакая власть не может воротить.

Заруцкий. Полно! Полно! – я не верю ушам своим – ты, что ли, это ты говоришь? Скажи мне, что с тобою сделалось? Объясни мне – я, черт возьми, ничего тут не могу понять. Из удальца – сделался таким мрачным, – как доктор Фауст! Полно, братец, оставь свои глупые бредни.

Юрий. Не мудрено, что ты меня не понимаешь, – ты вышел 2-мя годами прежде меня из пансиона и не мог знать, что со мной случалось… Много-много было без тебя со мною, ах! Слишком много! (Начинает рассказ. Заруцкий закуривает трубку…)

Заруцкий. Да что ж могло с тобою быть? Несправедливости начальства, товарищей? И ты этого в 6 лет не мог забыть? Полно, полно, – что-нибудь другое томит и волнует твою душу. Глаза чернобровой красавицы par exemple. [49]

Юрий. Нет – совсем нет! – что за смешная мысль! Ха-ха-ха!.. (Молчание.)

Заруцкий. Да что же! Мне любопытно знать!.. Кстати, выпей-ка стакан! (Взяв за руки)Не знаю, чем тебя мне угостить, дорогого гостя…

Юрий(выпив).Помнишь ли ты Юрия, когда он был счастлив; [50]когда ни раздоры семейственные, ни несправедливости еще не начинали огорчать его? Лучшим разговором для меня было размышленье о людях. Помнишь ли, как нетерпеливо старался я узнавать сердце человеческое, как пламенно я любил природу, как творение человечества было прекрасно в ослепленных глазах моих? Сон этот миновался, потому что я слишком хорошо узнал людей…

Заруцкий. Вот мы, гусары, так этими пустяками не занимаемся – нам жизнь – копейка, зато и проводим ее хорошо.

Юрий. Без тебя у меня не было друга, которому мог бы я на грудь пролить все мои чувства, мысли, надежды, мечты и сомненья… Я не знаю – от колыбели какое-то странное предчувствие мучило меня. Часто я во мраке ночи плакал над хладными подушками, когда воспоминал, что у меня нет совершенно никого, никого, никого на целом свете – кроме тебя, но ты был далеко. Несправедливости, злоба – всё посыпалось на голову мою, – как будто туча разлетевшись упала на меня и разразилась, а я стоял как камень – без чувства. По какому-то машинальному побуждению я протянул руку – и услышал насмешливый хохот – и никто не принял руки моей – и она обратно упала на сердце… Любовь мою к свободе человечества почитали вольнодумством – меня никто после тебя не понимал. Однако ж ты мне возвращен снова! Не правда ли?..

Заруцкий. О государь! Наш мудрый государь! Если бы ты знал, каким гидрам, каким чудовищам, каким низким нравственным уродам препоручаешь лучший цвет твоего юношества, – но где тебе знать? – один бог всеведущ!.. Черт меня дери, если я не изрублю этого… злодея, когда он мне попадется, – он многих сделал несчастливыми. Продолжай! Друг мой!..

Юрий. Потом – ты знаешь, что у моей бабки, моей воспитательницы, жестокая распря с отцом моим, и это всё на меня упадает. Наконец, я тебе скажу – не проходит дня, чтобы новые неприятности не смущали нас, я окружен такими подлыми тварями – всё так мне противуречит…

Заруцкий. Эх! Любезный, черт с ними!.. Всех не исправишь!

Юрий. Еще (берет его за руку)знаешь ли? Я люблю…

Заруцкий. Ну так, без этого не обойтиться? В кого, скажи мне, в кого ты влюблен. Я помогу тебе – на то и созданы гусары: пошалить, подраться, помочь любовнику – и попировать на его свадьбе.

Юрий. На свадьбе? – кровавая будет свадьба! Она никогда не будет мне принадлежать, зачем же называть ее – я хочу погасить последнюю надежду – я не хочу любить, – а всё люблю!..

Заруцкий. Послушай, брат, знаешь ли, я сам люблю и не знаю, любим ли я; мне стало жалко тебя, ты очень несчастлив. Послушай! Зачем ты не пошел в гусары? Знаешь, какое у нас важное житье, – как братья, а поверь, куда бабы вмешаются, там хорошего не много будет!

Юрий(в сторону). О, если б ты знал, что я люблю дочь моего дяди, ты не сравнивал бы себя со мною. (Вслух)Я еду в чужие края – оставляю всех – родину, – может быть, это поможет моему рассеянью.

Заруцкий. Твой отец здесь и дядя и кузины… их две?..

Юрий(с приметным смущением).Да… да – они все приехали со мной проститься!.. И мы с тобой снова расстанемся!

Заруцкий. Твое воображение расстроено, мой милый, ты болен. Зачем тебе ехать от нас?

Поверь мне, той страны нет краше и милее,
Где наша милая иль где живет наш друг. [51]