Коррадо.
В прошлую ночь, в ночь годовщины экспедиции, на зеленом столе было достаточно денег, чтобы набрать, вооружить и экипировать конвой в двести человек с необходимым количеством мулов, ослов, верблюдов, дорожными припасами и товарами для обмена. Враждебная мне судьба с каждой ставкой прижимала меня все больше к стене, а я тем временем уносился воображением к готовящейся экспедиции: я видел на унылом песчаном берегу свои ящики, сундуки, палатки, своих людей, своих животных, вьючных и убойных. В ушах у меня шумело, как будто я принял десять граммов хины. По временам мои видения прерывались и тогда я видел своих партнеров, смешных и жалких, как бы находящихся в полубреду, малокровных и полнокровных, бледных и раскрасневшихся, одних бритых, как актеры, других выхоленных и нафабренных, отвратительный запах помады и нездоровых испарений смешивался в моем воображении с запахом моего каравана и дыханием Индийского океана. Человек, державший банк, был страшен, его обнаженный череп с одиноким пучком волос посредине напоминал мне верблюжьего вожака встреченного когда-то мной, а толстая отвислая губа — злую старуху, продавщицу масла, которую я видел на базаре в Бербере. Деньги скоплялись перед ним, он, не торопясь, собирал их рукой, похожей на обезьянью лапу, наполовину скрытой под накрахмаленной манжеткой. В одну сторону он складывал бумажки, в другую — золото. У других оставалось мало, у меня была всего маленькая горсточка золота. Всякий сознавал, что на столе изменчивое счастье было целиком на стороне того человека и что остальные уже не спасутся. Мне пришел на память случай с одним из моих суданцев, человеком колоссального роста, он свалился с высоты горы в пропасть, несколько раз перевернулся в воздухе как легкая банановая скорлупка и в одно мгновение исчез в глубине. Мне показалось, что медовый напиток Галла вдруг ударил мне в голову или что ко мне внезапно вернулся приступ африканской лихорадки, мукунгуру. Я чувствовал глухую боль в спине, кровь стучала в висках, в глазах было темно. Собрав оставшееся у меня золото, чтобы сделать ставку, я вдруг вспомнил бог весть почему способ, которым сомалийцы убили Пиетро Саккони во время переговоров: один из них бросил ему в глаза щепотку песку, а другой в это время вонзил в бок копье. Воспоминание это так сильно подействовало на меня, что я невольно сделал движение рукой, однако, придя в себя, я успел удержать руку, готовую уже бросить пригоршню монет в лицо лысого человека, но не настолько быстро, чтобы движение не было замечено. Человек поднял на меня выцветшие глаза, и я видел, что губы его прошептали какие-то слова, которых он вслух не произнес. Он встретился взглядом со мной и не посмел сказать ни слова. Не могу сказать, каково было в это время поведение присутствующих, потому что в глазах у меня было темно, как в ту знаменательную ночь, два года тому назад в ущелье слонов. Что-то животное поднялось во мне. Я чувствовал в этом человеке физический страх передо мной и сознавал, что могу его уничтожить. Я знал, что мог бы схватить его за шиворот и что он упал бы, не оказав даже сопротивления, подобно собакам, которые покорно падают на землю, когда их наказывает хозяин. Мне хотелось трясти его, приговаривая: «Оставь эти деньги, они чужие, постыдное животное, они могут служить мне, моей идее, моей страсти, они помогут мне умереть в стране, тобой не зачумленной». Но я упустил момент. И вдруг при совершенной тишине я услышал отчетливо свой собственный голос: «Я хочу уплатить свой долг монетой, которая носит мое изображение». Я вздрогнул, и мороз пробежал у меня по коже. Придя в себя, я оглянулся: все сидевшие за столом были поглощены азартом, и никто ничего ни слышал. Голос мой оказался услышанным только мной.Вирджинио.
Коррадо!Коррадо.
Что с тобой? Ты взволнован.Вирджинио.
Да. Мне жаль тебя.Коррадо.
Тебе показалось, что я мог стать вором. Что за мысль? Ты ждешь теперь страшного признания?Вирджинио.
Мне кажется, ты нездоров.Коррадо.
Это потому, что я рассказал тебе бесовский сон?Вирджинио.
В тебе что-то странное.Коррадо.
Что именно?