Том 3. Франческа да Римини. Слава. Дочь Иорио. Факел под мерой. Сильнее любви. Корабль. Новеллы

Кажется, что перед ними вражеский образ гиганта встает в темном углу комнаты и угрожает безмолвно. Они молчат, охваченные мучением разъедающей их думы. Руджеро Фламма вдруг поднимает голову и упорно устремляет свой взгляд в глаза Комнены. Она протягивает ему руки, он берет их наконец с судорожной жадностью, сжимает их и дрожит. В таком положении они продолжают несколько мгновений смотреть друг на друга, углубленные и молчаливые. Изредка доносится с ветром океанический гул гибельного Города.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Строгая комната, обитая Дамаском темно-красного цвета, украшенная римскими бюстами, которые в виде герм стоят на консолях из фиолетового мрамора. С обеих сторон длинные и тяжелые портьеры скрывают двери, оставляя темное отверстие одной из них открытым. Одно окно в глубине открыто, но с опущенной занавеской, между ее колеблющимися на ночном ветру краями видно звездное небо. Одинокая лампада горит в одном из углов, на бронзовой подставке, тусклым и тихим светом.

Явление первое

Сановники, приближенные, воины собрались в комнате, смежной с той, где лежит больной Чезаре Бронте, одни приходят, другие уходят. Тревожное бдение последней ночи, потому что великий конец, по-видимому, неизбежен. Присутствующие почти все или старцы, или пожилые, преданные властелину, готовому уже исчезнуть, свидетели его судеб или участники его подвигов. Ужас во всех сердцах, на всех лицах. Тихие голоса, нерешительные движения, взгляды обращены на темную дверь, из которой время от времени появляется белая повязка монахини, молчаливая серая маска. В воздухе — торжественное ожидание словно какой-то чудовищной катастрофы.

Один из входящих(в беспокойстве). Ну, как? Агония началась?

Другой. Никакой надежды!

Другой. До зари доживет?

Некоторые. Мы хотим видеть его! Хотим видеть его!

Один из группы. Тише! Не возвышайте голоса!

Другой. В комнату никто не входит.

Другой. Никого не хочет видеть.

Другой. Больше не хочет видеть никого, даже врачей.

Другой. Прогнал врачей. Одна только сестра и осталась там при нем сидеть.

Другой. С ним был припадок бешенства. Всех прогнал. Кричал, чтобы его оставили одного.

Другой. «Одного! Одного! — кричал. — Оставьте меня одного! Я хочу умереть наедине!»

Другой. Бредил.

Другой. Нет, не бредил.

Другой. Да, к вечеру лежал в бреду. Я был там. Бредил. То и дело повторял: «Бронте, змея ужалила тебя, змея тебя убивает…»

Другой. Говорите тише! Говорите тише!

Другой. Хотел, чтобы четверо солдат унесли его на носилках в открытое поле и оставили там в покое, чтобы он мог испустить дух. «На землю, на землю, положите меня на землю! Хочу чувствовать под собой землю перед смертью, как тогда!»

Другой. Вспоминал о своей ране, с которой он лежал в поле при смерти долгие часы.

Другой. В течение жизни он всегда вспоминал об этих часах.

Другой. Всегда, правда.

Другой. Не бредил.

Молчание.

Другой. Сказал врачам: «Вы не знаете моей болезни. А я знаю. Я должен умереть», — и отказался от всяких лекарств. Не захотел больше, чтобы кто-нибудь оставался в комнате. Пьет одну воду, которую просит у монахини. У него ужасная жажда.

Другой. Какая странная болезнь! Врачи не поняли. Его терзает какое-то подозрение…

Другой. Какое подозрение?

Другой. Да, у него должно быть подозрение.