Том 3. Франческа да Римини. Слава. Дочь Иорио. Факел под мерой. Сильнее любви. Корабль. Новеллы

Он как бы одержим грубым чувственным образом. Голос у него прерывается в высохшем горле, руки у него сведены судорогой.

Комнена (продолжая владеть собой, но уже с нетерпением). Да сжалится Господь над вашим несчастьем!

Бронте.(в исступлении). Ты, ты была ужасным несчастьем моих последних лет, невыразимой язвой, тайным мучением, позором и угрызением моей старости, пятном моей сильной жизни… Ты влачилась по всем лужам порока, как приманка, пропитывалась пеной всевозможного разврата. Не осталось ничего гнусного и отчаянного, чего бы ты не изведала в ежедневной борьбе с нуждой, в притворстве нищеты, в ожидании крупной добычи, ты там — припоминаю! — бледная, нечистая, пагубная, ненасытная, спаленная гордостью, исполненная мести, алчная к могуществу и золоту… Века роскоши, вероломства и грабежа погибли в тебе, кровь предателей и узурпаторов, целое племя убийц. Чего бы ты ни коснулась, к чему бы ты ни пристала своим адским телом, всюду, казалось, должно было появляться несмываемое пятно. Ты была карой, верной гибелью…

Комнена(в нетерпении, взбешенная). Ни слова больше! Ни слова! Я больше не хочу слушать.

Бронте. А я-то, слепец, я-то, безумец, сделался добычей! Какой позор! Какой позор! Я дал разжечь подобной мешаниной этот свой старый мужицкий мозг…

Комнена. Ни слова больше! Я не хочу больше слушать! Пусть Господь заглушит на ваших устах эту ругань! Вам пора думать о другом, а не о пустой горячности… Вам нужно приготовиться к принятию успокоения. В постель! В постель!

Ужасным усилием старец поднимается на ноги, посинев, с искаженным лицом, вне себя от дикого бешенства.

Бронте. Ах, но у меня еще хватит сил задушить тебя собственными руками!

Протянув руки к Комнене, он хочет броситься на нас, но, изворотливая и осторожная, она отскакивает назад, ускользает, намечает себе преграды, за которыми она могла бы укрыться. Монахиня, остававшаяся в сумраке за дверью беспокойной и неподвижной свидетельницей, поддерживая своей молитвой этот резкий контраст, вбегает с криком ужаса.

Монахиня. Бог — свидетель! Бог с нами! Он — Единственный Судья!

Старец пошатывается, готовый грохнуться. Монахиня поддерживает его, обнимая его своими серыми руками.

Бронте. Живи! Живи! Другой погибнет от тебя!

Монахиня(смиренно). Господь — Единый Судья. Один Господь — властитель жизни и смерти. Помолимся Всевышнему, да будет милосерден к нам, брат.

Она поддерживает немощного и задыхающегося Бронте, помогает ему сесть, вытирает у него пот на висках, в которых у него стучит кровь, она точно обвевает этот жар кротким веяньем больших белоснежных крыльев своей повязки. Комнена, ускользая от угрозы, добралась до стены, прислонилась к одной из высоких мраморных консолей, на которых стоят римские бюсты. Вне поля зрения старика, повернувшегося к ней затылком, она остается в этом положении, как бы окаменев, неподвижная, как кариатида.

Будем молиться, брат, Создателю, — да освободит нашу душу, прикованную к праху! Его благость в вечности, Его истина — в вечности.

Больной делает усилие дышать, чувствуя недостаток воздуха в своей сдавленной груди.

Бронте. Пить, хочу пить.

Монахиня уходит в темную комнату и возвращается с водой.

Монахиня(смиренно). Скажем Всевышнему: я питался пеплом, как хлебом, и смешивал свое питье со слезами.

Больной выпивает воду залпом, он, по-видимому, почувствовал облегчение.

Бронте. Да благословит вас Бог!

Монахиня(смиренно). Блажен Всевышний, посылающий воду всякой жажде, ибо Его благость в вечности.