Том 3. Лорд Аффенхем и другие

— Достало бы и одного, — сказал Билл. Он уже переборол первое смущение, и к нему вернулась всегдашняя обходительность. — Это чудный, удивительный голос, единственный в своем роде, незабываемый, журчащий, как лесной ручей, полный музыки сфер. Когда вы попросили этого мальчика прислать вам метрдотеля, мне послышались серебряные колокольчики над морем сумрачным в стране забвенной.

— Простите, где?

— В стране забвенной. Это не я. Китс.

— Вот как. Здорово, правда?

— Да уж куда лучше.

Джейн внезапно оробела. Обычно она держала пылких юнцов на безопасном расстоянии и забеспокоилась, не пора ли прибегнуть к этой тактике. Многие молодые люди говорили ей комплименты, но никогда — с такой лихорадочной страстностью. Вроде бы, этот человек говорит прямо от сердца. И какой начитанный! Китс все-таки. Но тут ей вспомнилось другое словцо дяди Джорджа. «Когда тебе начинают читать стихи, — предупреждал он, — держи ухо востро».

Смутило ее то, что ей совсем не хотелось как бы то ни было держать ухо. Ее тянуло к человеку, так внезапно ворвавшемуся в ее жизнь и уже несколько минут смотревшему на нее с нескрываемым восторгом мальчишки, перед которым поставили полную миску мороженого. Ей нравились его глаза, на удивление дружеские и честные. Ей нравилось в нем все… и гораздо сильнее, упрекала совесть, чем приличествует невесте. Невестам, напоминала совесть, положено так замирать лишь в присутствии жениха. То, что этот рыжий человек, которого она видом не видывала пять минут назад, вызывает у нее такое чувство, будто она парит в розовом облаке, решительно никуда не годится, замечала совесть в своем неприятном духе.

Сознавая, что совесть права, эмоциональный накал разговора следует остудить, Джейн обратилась к более безопасной теме.

— Вы едете сегодня в Шипли-холл смотреть дядины картины? — сказала она. — Завидую вам. Там очень хорошо, особенно весной. Я так по нему скучаю.

— Вы давно там не были?

— Много лет.

— Вы бывали там в детстве?

— Да, я там жила.

Билл восторженно зажмурился.

— Как чудесно будет увидеть комнаты и уголки, по которым вы бродили! — произнес он. — Я буду чувствовать себя на святой земле.

Джейн поняла, что эта тема не такая уж безопасная, и решила испробовать другую.

— Что-то метрдотель не идет, — сказала она.

Билл собирался говорить много и долго. Он сморгнул, как будто выскочил на улицу и с разгону впечатался в фонарный столб. Нет, какие метрдотели?! Но что поделаешь… Значит, так тому и быть.

— Ах да, вы хотите его видеть!

— Ни капельки, но, к сожалению, должна.

— Что случилось?

— Я не могу заплатить по счету.

— Потеряли кошелек?

— Кошелек при мне, но в нем ничего нет. Хотите выслушать мою скорбную повесть?

— Я весь внимание.

— Мой дядя пригласил меня выпить кофе…

— У Нэнси Митфорд говорят «кофею», но продолжайте.

— Мы договорились, что он заглянет в клуб, а в час мы встретимся у ресторана и вместе выпьем кофею за его счет. Когда в половине второго он не появился, я не выдержала. Зашла и сама заказала.

— Не обращая внимания на цены в правом столбце?

— Решительно. Я думала, все уладится, когда он придет, а он так и не пришел. Я знаю, что случилось. Он заговорился с ребятами, как он их называет, и забыл про меня.

— Рассеянный?

— Не то чтобы рассеянный, скорее увлекающийся. Вероятно, обсуждает сейчас апостольское преемство в абиссинской церкви. А может, рассказывает, почему борзые называются борзыми. Прочел вчера в газете и очень взволновался.

— А почему?

— Потому что они очень борзо бегают. И знаете, за кем? За барсуками.

— Я думал, они бегают за электрическим зайцем.

— Когда не могут раздобыть барсука. Ладно, как бы они ни проводили время, факт остается фактом. У меня нет ни пенни. Вернее, ни двух фунтов пяти.

— Думаете, вы настолько наели?

— Примерно. Я немножко дала себе волю…

— И правильно сделали. Жалок, кто не веселился, а молодость дается лишь однажды, частенько говорю я. Тогда все замечательно. Два фунта пять шиллингов у меня найдутся.

— У вас? Но вы же не можете заплатить за мой кофе.

— Конечно я могу заплатить за ваш кофий. Кто мне помешает?

— Только не я. Вы спасли мне жизнь.

Перед ними материализовалась дородная фигура метрдотеля. Билл взглянул на него свысока.

— L'addition,[64] — сказал он величественно. Джейн почтительно выдохнула.

— Еще и по-французски! — сказала она.

— Как-то само вышло.

— Вы говорите свободно?

— Очень, оба слова, которые знаю. Это «L'addition» и, разумеется, «О-1а-1а!»

— Я и столько не помню, а ведь у меня была гувернантка-француженка. Где вы учили язык?

— В Париже, когда изучал живопись.

— А, вот почему вы не причесываетесь.

— Виноват?

— Я хотела сказать, потому что вы художник.

— Я не художник. Моя душа принадлежит папаше Гишу.

— Какая жалость!

— Ну, это совсем не так плохо. Гиш мне нравится. Что он обо мне думает, не скажу. Иногда я угадываю в его манере легкое раздражение.

— Как вышло, что вы этим занялись?