Давали право мне по веснамУвидеть в Петербурге мать,И я, послав привет свой соснам,Старался пароход пойматьБлижайший, несся через Рыбинск,Туда, к столице на Неве.Был детский лик мой обулыблен,Скорбящий вечно о вдовеЗамужней, все отдавшей мужу —И положенье, и любовь…Но, впрочем, кажется, я ужуЧего не следует… ГолгофьСебя, Голгофе обреченный!Неси свой крест, свершай свой труд!Есть суд высоко-вознесенный,Где все рассудят, разберут…17Пробыв у мамы три недели,Я возвращался, — слух наструнь! —На Суду, где уже ИюньЛежал на шелковой постелиПолей зеленых; и, закрывГлаза, в истоме, на обрывРечной смотря, стонал о неге,И, чувственную резедуВдыхая, звал в полубредуСвою неясную. ПобегиТравинок, ставшие травой,Напомнили мне возраст мой:Так отроком ставал ребенок.И солнце, чей лучисто-звонокИ ослепителен был лик,Смеялось слишком откровенноИ поощрительно: воздвигКузине Лиле вдохновенно,Лучей его заслышав клик,В душе окрепшей, возмужалой,Любовь двенадцатой весны, —И эта-то любовь, пожалуй,Мои оправдывала сны.— Я видел в детстве сон престранный —Своей ненужной глубиной,Своею юнью осияннойИ первой страстностью больной…18Жемчужина утонков стиля,В теплице взрощенный цветок,Тебе, о лильчатая Лиля,Восторга пламенный поток!Твои каштановые кудри,Твои уста, твой гибкий торс —Напоминает мне о ЛувреДней короля Louis Quatorze.[8]Твои прищуренные глазы —…Я не хочу сказать глаза!.. —Таят на дне своем экстазы,Присудская моя лоза.Исполнен голос твой мелодий,В нем — смех, ирония, печаль.Ты — точно солнце на восходеУзыв в болезненную даль.Но, несмотря на все изыски,Ты сердцем девственно проста.Классически твои записки,Где буква каждая чиста.Любовью сердце оскрижалясь,Полно надзвездной синевы.19