Мы в Дальнем прожили полгода,И, трафаретно говоря:«Стояла дивная погода»От мая вплоть до декабря.Я был японкою КицтакиДовольно сильно увлечен:С тех пор мечтать о НагасакиПожизненно я обречен…И пусть узнает мой биограф,Что был отец ее фотограф,А кем была Кицтаки-мать —Едва ль сумею вам сказать…Когда, стуча на деревяшках,Она идет, смотря темно,Немного сужено на ляжкахЕе цветное кимоно.Надменной башенкой прическаПриподнялась над головой;Лицо прозрачней златовоска;Подглазья с темной синевой.Благоухает карилопсисОт смутного атласа рук.Любись и пой, и антилопься,Кицтаки, желтолицый друг!..В костюме белопарусинномВ такой же шляпе и туфлях,Я шел в Китайский парк пустынныйГрустить о северных полях…И у театра ТифонтаяПочти в тропической жаре,Ложился на траву, мечтаяО вешней северной заре…Любуясь желтизной зеленойВоды, чем славен Да-Лянь-Вань,Вдыхая воздух вод соленый,Пел Сканды северную тканьТекучую. У БалтиморьяСкоплялись мысли и мечты.Так у Квантунского нагорьяМечтал с утра до темноты.Вода Корейского заливаВлекла в Великий океан,В страну, где женщина — как слива…Вдали белел Талиенван,Напоминая о боксерскомВосстаньи: днях, когда хунхуз,В своем остервененьи зверском,Являлся миру из обузЕдва ль не самою ужасной,Когда, — припомни, будь так добр, —Его смиряли силой властнойСуда: «Кореец», «Сивуч», «Бобр».У нас был «бой» в халате ватном.Весь шелковый и голубой,Ах, он болтал на непонятномКитайском языке, наш «бой».Китаец Ли — веселый малый,Мы подружиться с ним могли,И если надо, что ж, пожалуй,Я вспомню и китайца Ли.Мы с ним дружили, но китаецОднажды высмеял мой флаг.Он в угол загнан мной, как заяц,И мой почувствовал кулак:«Герой» ему вцепился в косуИ, подтолкнув его к откосу,На нем патриотизм излив,Чуть не столкнул его в залив.На вопли Ли сбежались кули,О чем-то с жаром лопоча,Но я взревел! И точно пули,Они «задали стрекача»…Мы вскоре с боем помирились,Вновь дружба стала голуба.Мне в нос всплывал не амарилис,А запах масла из боба…8