Но существовали эти муравьи. Зародыш чего-то подобного у них был — нечто, некая частица таких возможностей. Но что же именно? Я стал изучать схему их нервной системы — она выглядела так же, как и у всех муравьев. Никакой разницы. Значит, на другом уровне, подумал я. Может, на биохимическом? Меня это не очень устраивало, однако я искал. И нашел. У Виллинсона. Он был весьма добросовестный мирмеколог. Брюшные узлы Acanthis содержали одно прелюбопытное химическое вещество, какое нельзя обнаружить у других муравьев, вообще ни в каких организмах животных или растительных; акантоидин — так он его назвал. Это — соединение белка с нуклеиновыми кислотами, и есть там еще одна молекула, которую до конца не раскусили, — была известна лишь ее общая, то есть совершенно бесполезная формула. Ничего я не узнал и бросил химию. Если б я построил модель, электронную модель, которая обнаруживала бы точно такие же способности, как муравей, это наделало бы много шуму, но в конце кондов было бы лишь курьезом, и я сказал себе: нет. Если б Acanthis обладал такой способностью — в зародышевой, зачаточной форме, то она развилась бы и положила начало нервной системе по-настоящему совершенной, но он остановился в развитии сотни миллионе» лет назад. Значит, его тайна — лишь жалкий остаток, случайность, биологически бесполезная и лишь с виду многообещающая, в противном случае эволюция не пренебрегла бы ею. Значит, мне она ни к чему. Наоборот, если мне удастся отгадать, как должен быть устроен мой невероятный, ужасающий мозг, этот мой apparatus universalis Lymphateri, эта machina omnipotens, эта eus spontanea[29], тогда я узнаю — скорее всего мимоходом, между прочим, словно нехотя, — что случилось с муравьем. Но не иначе. И я поставил крест на моем маленьком красном провожатом во мраке неизвестности.
Итак, надо было подобраться с другой стороны. С какой? Я взялся за проблему очень старую, очень недолюбливаемую наукой, очень — в некоем смысле — неприличную: за парапсихологические явления. Это само собой напрашивалось. Телепатия, телекинез, предсказание будущего, чтение мыслей; я перечитал все протоколы Райна, и передо мной распростерся океан недостоверности. Вы, вероятно, знаете, как обстоит дело с этими явлениями. 95 процентов истерии, мошенничества, хвастовства, запудривания мозгов, 4 процента фактов сомнительных, но заставляющих задуматься, и, наконец, тот один процент, с которым не знаешь, что делать. Черт побери, думал я, должно же в нас, людях, тоже быть что-то такое. Какой-нибудь осколок, последний след этого упущенного эволюцией шанса, который мы делим с маленьким красным муравьем: но именно здесь — источник тех таинственных явлений, которые так недолюбливает наука. Что вы сказали? Как я ее себе представлял, эту... эту машину Лимфатера? Она бы мгновенно стала мудрецом— системой, которая, начиная функционировать, сразу же знала бы все, была бы наполнена знаниями... Какими?
Всякими. Биология, физика, атомистика, все о людях, о звездах... Звучит, как сказка, верно? А знаете, что мне кажется? Нужно было лишь одно: поверить, что такая вещь... такая машина возможна. Не раз по ночам мне казалось, что от этих размышлений — перед невидимой, непроницаемой, несокрушимой стеной у меня череп лопнет. Ну, не знал я ничего, не знал...
Я расписал такую схему: чего не могла эволюция? Перечень ответе»: не могла создать систему, которая — первое — функционирует не в водно-коллоидной среде (ибо и муравьи, и мы, и все живое представляем собой взвесь белка в воде); второе — функционирует только при очень высокой или очень низкой температуре; третье — функционирует на основе ядерных процессов (атомная энергия, превращение элементов и т. п.).
На сем я остановился. Ночами просиживал над выкладками, днем совершал дальние прогулки, а в голове у меня кружился и неистовствовал вихрь вопросов без ответов. Наконец я сказал себе: те феномены, которые я называю сверхчувственными, бывают не у всех людей, а лишь у весьма немногих. И даже у них проявляются непостоянно. Не всегда. Они этого не могут контролировать. Не властны над ними. Больше того,, никто, даже самый блестящий медиум, самый прославленный телепат не знает, удается ли ему отгадать чью-то мысль, разглядеть рисунок, спрятанный в запечатанном конверте, или же то, что он принимает за отгадку, суть пустая болтовня, вранье. Итак, какова частота подобных явлений среди людей и какова частота успехов у одного и того же лица, одаренного в этом отношении?