Том 3. Non-fiction

ИК: Я могу сказать: Платонов — гений. Или: Платонов — козел. Это мое право. Но если я говорю: Платонов показал нам провидческий путь, который никто не смеет оспаривать, и весь народ должен дружно любить Платонова… Это стыд нашей нации, что Платонов кончил свои дни дворником. Это стыд нации, но не стыд Васи, который о нем ничего не знал, а стыд тех, которые проходили мимо него для того, чтобы преподавать с профессорской кафедры Литинститута, когда он подметал. Не надо свой стыд навязывать колхозницам и уборщицам, чтобы они стыдились за тебя и твое свинство. Спрашивай с них за то, как они поступали со своими товарищами по работе. У народа есть общая вина, но каждый должен заниматься своей. А распределять на всех — это наше любимое развлечение. Это патологический большевизм.

Классический случай — наши правые, которые в европейском смысле слова никакими правыми не являются. Прилагать европейские термины к нашей политике — все равно, что анализировать по их критериям нашу колбасу или трамваи. Я, с точки зрения европейской, — неоконсерватор, но приложение одного термина ко мне и Анатолию Иванову оскорбительно. Консерватор — это Тэтчер, а не Иванов. И между ними разница значительно большая, чем между Ивановым и Коротичем. Смотри, как они рассуждают: «Козлы-либералы говорят, что все началось в 1937 году. Неправда. А уничтоженные крестьяне, а гражданская война, а убиенный царь? С самого начала большевики были полны непонимания народной жизни». Читаешь — думаешь: «Ну что ж, можно соглашаться — не соглашаться, но логично». Все идет нормально и вдруг: «Поэтому поддержим большевиков и советскую власть».

ИС: В том самом последнем разложившемся виде, в котором она нам досталась.

ИК: Вот этот ход мысли не может быть понят с позиций рационального мышления. Они говорят о народном мышлении, и потом его наглядно демонстрируют в своих собственных рассуждениях, потому что это ход из области магического мышления. Демон приносит вред. Чтобы он перестал его приносить, задобрим демона, принесем ему жертву, сплотимся вокруг него. Эту экономику нельзя анализировать при помощи Адама Смита или чикагской школы. Эту философию невозможно соотносить ни с Аристотелем, ни с Хайдеггером. Это можно анализировать только при помощи Леви-Стросса и Миклухо-Маклая.

ИС: И многих других ученых, которые занимались подобными обществами. Ты не забывай, что между папуасами Миклухо-Маклая и капиталистической цивилизацией еще много всякого было: пирамиды успели построить, зик-кураты, Великую китайскую стену тамошний Сталин — Цинь Ши Хуан — очень хорошо построил. Большая часть истории человечества.

ИК: Большая часть истории, к сожалению, базировалась на хранении культуры человеческого общества самим человеческим обществом. Оно до сих пор было и остается человечески-иерархическим. Только в самое последнее время в структуре постиндустриального капитализма появились первые намеки на разрушение иерархии и появление общества тотальной сознательности, назовем это так. Но до этого еще было далеко. Запад находится в кризисном состоянии. Выработанный положительный опыт иногда вступает в противоречие с другими накопленными традициями. Запутанность там чувствуется. Какой-то стопор, тупик. Только тупик, полный колбасы, в отличие от нашего. Когда говорят: «Запад нам не указ, он сам гниет», — можно согласиться со второй частью, но не с первой, потому что это гниение на ином витке развития. Нам рано рассуждать об этом.

ИС: У Маклая, когда он высадился, тоже были проблемы, но несколько иные, чем у папуасов.

ИК: Иначе получается русская мужицкая смекалка: а чего их догонять, все равно развалятся. Типичный большевистский стиль мышления: перейдем от первобытнообщинного строя к коммунизму, минуя стадию прямохождения. Беда либерализма в том, что он думает, будто насаждение акционерных обществ вызовет расцвет культуры. На самом деле, действовать надо методами, более подходящими данному обществу, менее апеллирующими к сознательности, которой нет.

ИС: Беда либерализма в том, что его нет. И реакция нашей, так называемой, либеральной интеллигенции на выступление Миграняна омерзительна. Парадокс состоит в том, что люди, с наибольшей силой отталкивающиеся от большевизма, с наибольшей точностью повторяют его путь. Они апеллируют к абстрактным фетишам и возражают заклинаниями человеку, оперирующему эмпирическими фактами. Методика большевистской полемики.

ИК: У меня все время спрашивают о премии, которую я не получил. Мне хочется выйти из этой патовой истории и я говорю: «Вы объясняете кому-нибудь, почему не едите экскременты?» Сама попытка объяснит, что комсомол вот такой, лишняя. Она унижает объясняющего. Для меня вопрос был ясен, когда я открыл газету. Либералы нам постоянно объясняют, что хорошо, что плохо. Вся эта смешная межрегиональная группа, при всем уважении к ее интеллектуальному багажу, напоминает кучу мальчиков, в одном кармане — рогатка, в другом — партбилет. И они показывают рогатку, прижав карман с партбилетом, чтобы не вытащили.