Том 3. Первая книга джунглей. Вторая книга джунглей. В горной Индии

В этот вечер Маугли поохотился рано, ел мало, чтобы сохранить способность бегать; он также ел в одиночестве, так как все население джунглей или пело, или дралось. Стояла, как называют в Индии, совершенно белая ночь. Казалось, будто вся зелень сутра выросла не меньше, чем она обыкновенно поднимается за месяц. Из сломанной Маугли ветки закапал сок, хотя накануне она была покрыта желтыми листьями. Под его ногами вился глубокий, теплый мох; края молодой травы не резали кожи, и все голоса джунглей гудели, как низкая струна арфы, задетая лунным лучом — лучом луны новых песен, которая изливала потоки своего света на камни, болота, бросала его между стволами и лианами; сеяла сквозь миллионы листьев. Маугли забыл о своем несчастье и, пускаясь в путь, громко запел от безотчетного восхищения. Он скорее летел, чем бежал или шел, потому что избрал отлогий откос, ведущий к северным болотам через самую середину джунглей, где упругий грунт заглушал шум его шагов. При обманчивом лунном свете обычный человек постоянно спотыкался бы, но прокаленные джунглями мышцы Маугли несли его, как перо Когда под ногой юноши переворачивался скрытый камень или ломался истлевший сук, он спасал себя от падения, не замедляя шагов, без малейшего усилия, даже не замечая этого. Когда ему надоедало идти по земле, он по-обезьяньи вскидывал руки, хватался за ближайшую лиану и, казалось, скорее взлетал, чем вскарабкивался до тонких ветвей. После этого Маугли двигался по древесной дороге; когда же и это ему надоедало, он несся вниз, описывая большую дугу. Он попадал в жаркие ложбины, окруженные влажными камнями, и с трудом дышал в них воздухом, напоенным благоуханием ночных цветов и лиан; встречал он также темные аллеи, пересеченные полосами лунного света с такой правильностью, как шахматные плиты в церковном притворе; чащи, где молодые, влажные поросли доходили до его груди и обнимали побегами его стан; горные вершины, увенчанные разбитыми глыбами, где ему приходилось перескакивать с камня на камень над норами испуганных маленьких лисиц. Иногда до Маугли издалека и слабо доносился «стук-стук» кабана, точившего свои клыки о пень; иногда он встречал большого серого одинокого зверя, соскребавшего кору с высокого дерева и разрывавшего ее; изо рта животного капала пена; его глаза горели, как огонь. Порой, слыша звяканье задевавших за деревья рогов и шипящие звуки, Маугли поворачивал в сторону и быстро миновал пару ожесточенных оленей, которые в драке колебались из одной стороны в другую, испятнанные кровью, черной при лунном свете! Переходя через броды, он слышал, как крокодил Джакала ревел, точно бык; порой Маугли тревожил клубок Ядовитого Народа, но раньше, чем змеи успевали укусить его, он убегал по блестящему гравию и скрывался в глубине джунглей.

Так он бежал, иногда кричал, иногда пел и чувствовал себя самым счастливым существом в целых джунглях. Но вот запах цветов сказал ему, что болота севера близки, между тем они лежали гораздо дальше его самых отдаленных охотничьих областей.

Здесь опять-таки человек, воспитанный людьми, через три шага ушел бы в топь выше головы, но у ног Маугли были глаза: они переносили его с кочки на кочку, с одного чмокающего пригорка на другой, не требуя помощи глаз в его голове. Он бежал до половины болота, распугивая диких уток, наконец, сел на одетое мхом бревно, прикрытое черной водой. Все болото ожило; весной птицы спят очень легким сном, и их стаи всю ночь прилетали или улетали. Но никто не обращал внимания на Маугли, который сидел между высокими камышами и, напевая песни без слов, посматривал на подошвы своих жестких коричневых ног, чтобы увидеть, не засело ли в них заноз. Казалось, юноша оставил свое несчастие в собственных джунглях, и он уже начал было громкую песню, как вдруг уныние вернулось к нему, и в десять раз хуже прежнего.

Теперь Маугли испугался.

— Это и здесь также? — почти вслух сказал он. — «Оно» пришло за мной, — и он посмотрел через плечо, чтобы увидеть, не стоит ли «оно» позади него. — Здесь нет никого.

Ночные шумы болота не прекращались, но ни птицы, ни звери, никто не заговорил с Маугли, и новое ощущение печали еще усилилось в нем.

— Без сомнения, я проглотил яд, — сказал он испуганным голосом. — Конечно, я нечаянно проглотил яд и теперь теряю силу. Я боялся, а между тем боялся не я… Маугли испугался, когда два волка подрались. Конечно, Акела, или даже Фао, усмирил бы их, а Маугли боялся. Это ясный признак, что я съел яд… Но разве живущим в джунглях есть до этого дело? Они поют, воют, дерутся, бегают стаями под лунным светом, а я… Ханмай! — умираю среди болот, от яда, который проглотил. — Маугли так жалел себя, что чуть не плакал. — Позже, — продолжал он, — меня найдут в черной воде. Нет, я вернусь в мои джунгли, умру на Скале Совета, и Багира, которую я люблю, когда она не кричит в долине, может быть, Багира будет охранять то, что от меня останется, чтобы Чиль не уничтожил меня, как он уничтожил Акелу.