Том 3. Повести, рассказы и пьесы 1908-1910

И шестая картина такова: от левого угла сцены идет вверх и заворачивает вправо ломаная линия обрыва; внизу, налево, беспокойное море, поднимающее свой горизонт высоко. Справа по склону горы идет полуразрушенная каменная ограда с осыпавшимися камнями, за нею густой запущенный сад — среди деревьев два высоких черных кипариса. Буря еще не началась, но море и небо уже готовы принять ее. Море темно и местами почти совсем лишено блеска и как бы погружено в ночь, иными же местами оно зыблется в зловещем и тусклом свете — словно тысячи змей, поблескивая холодной и влажной чешуею, играют меж собой и ударами хвостов поднимают брызги, производят шум и шипят сдержанно. А по небу темными тяжелыми грудами сваливаются за горизонт лохматые, как бы испуганные тучи. Гонимые верхним ветром, в быстроте движения своего они обгоняют багрово-красное солнце, плавно и тяжело соскальзывающее туда же, за линию горизонта; еле видимо оно сквозь плотную завесу облаков, и только временами пугает оно землю и море короткими взглядами налившихся кровью глаз — как великан, который наелся живого мяса и напился живой крови и сытый идет спать, но все еще оглядывается и ищет.

На земле еще тихо, но деревья уже предчувствуют ветер, который поднимается ночью, и вздрагивают листьями, словно изнутри шепчутся тихонько; и только черные кипарисы, цельные во всех частях своих, — неподвижны и молчаливы и крепко таят свист на своих острых вершинах.

При открытии занавеса на сцене пусто, затем через ограду перелезает Анатэма и помогает перебраться Давиду, который еле движется от слабости. Их черные широкие одежды грязны и местами порваны; в пути они оба потеряли шляпы, и седые волосы Давида поднимаются на голове его, как белый прибой у скалы.

Анатэма. Скорей, скорей, Давид. Они гонятся за нами по пятам. В этом черном саду, где так тихо, я слышал отдаленный гул с этой стороны — как будто там другое море. Скорее, Давид.

Давид. Я не могу, Нуллюс. Положите меня здесь, чтобы я умер.

Анатэма. Ставьте ногу сюда, на этот камень. Осторожнее.

Давид. Перед моими глазами тропинки, которые кружатся и приводят к стене. Потом стена, Нуллюс, и этот темный ров, где лежит издохшая и вздутая лошадь… Куда мы пришли, Нуллюс?

Анатэма. Мы у моря. У рыбаков возьмем мы лодку и отдадимся волнам — скорее у безумных волн вы найдете пощаду, Давид, чем у людей, которые сошли с ума.

Давид. Да. Лучше умереть. (Ложится у ограды.) Мне пятьдесят восемь лет, Нуллюс, и мне необходим отдых… Но кто был этот человек, который встретил нас на большой дороге и обрадовался так страшно и побежал с криком: Вот Давид, радующий людей. Откуда он знает меня? Я его не видел ни разу.

Анатэма (делая вид, что осматривает берег). Ваша слава велика, Давид… Странно, я не нахожу спуска.

Давид (закрывая глаза). Кипарисы почернели — к ночи будет ветер, Нуллюс. Нам нужно было остаться в каменоломне: там темно и тихо, и я там спал, как человек с чистой совестью. (Ворчливо.) Ну что же ты молчишь, Нуллюс? Или мне разговаривать одному, как будто я уже в пустыне?

Анатэма. Я ищу.

Давид (недовольно). Ну чего еще искать там? — Уже довольно искали мы сегодня и прыгали, как ученые собаки. Мне было стыдно, Нуллюс, когда я перелезал ограды, как маленький мальчик, ворующий яблоки. Идемте-ка лучше сюда, и расскажите что-нибудь такое о ваших путешествиях. Я слишком устал, чтобы спать.

Анатэма. Спать не придется, Давид. (Подходя.) Здесь нет спуска к морю.

Давид. Ну так что же? Поищите в другом месте.

Анатэма (простирая руку по направлению к городу). Всмотритесь, Давид, — что это белеет вдали?

Давид (поднимая голову). Я не вижу.

Анатэма. Это город, который ждет тебя. А теперь прислушайся: что там гудит вдали?

Давид (прислушиваясь). Это — ну, конечно, Нуллюс, это эхо морских волн.

Анатэма. Нет. Это люди, Давид, которые сейчас придут сюда и потребуют от тебя чудес и предложат тебе царство над бедными земли. Когда мы прятались за камнями, я слышал, как двое людей, поспешавших в город, говорили о том, что ты похищен кем-то злым и тебя нужно отнять у похитителя и дать тебе царство.

Давид. Разве я не старый больной еврей, а кусок золота, чтобы меня похищать? Оставьте, Нуллюс, вы бредите, как и те… Я хочу спать.

Анатэма (нетерпеливо). Но они идут сюда.

Давид. Ну и пусть идут. Вы им скажите, что Давид уснул и не желает творить чудес. (Укладывается удобно для сна.)

Анатэма. Опомнитесь, Давид!

Давид (упрямо). Да, он не желает творить чудес. Спокойной ночи, Нуллюс. Я стар и не люблю болтать о пустяках.

Анатэма. Давид!

Давид не отвечает: засыпает, подложив обе руки под голову.