Том 3. Позолоченный век

Руфь редко рассказывала друзьям о своей студенческой жизни, но впоследствии они убедились, что она довела учение до конца только ценой колоссального нервного напряжения и полного истощения физических сил. Практику по анатомии она начала с отдельных частей человеческого тела, которые доставлялись прямо в аудиторию; она препарировала то глаз, то ухо, то какой-нибудь клубок мышц и нервов, и это занятие напоминало ей о смерти не больше, чем ботанику — исследование отдельных частей растения, из которого ушла жизнь, как только его вместе с корнями извлекли из земли. Привычка оказывает свое воздействие даже на самые впечатлительные натуры: рано или поздно они перестают обращать внимание на то, что вначале вызывало у них чувство глубокого отвращения; в последнюю войну[62] нам не раз приходилось видеть, как самые хрупкие женщины, которые у себя дома не выносили и вида крови, так привыкали к кровавым сценам, что ходили по лазаретам и по полю боя, среди несчастных, искалеченных солдат, с таким самообладанием, будто прогуливались по цветнику.

Однажды вечером, занимаясь анатомией, Руфь начала изучать раздел, который без наглядного разбора был ей совершенно непонятен; она так увлеклась, что не захотела ждать утра. Поэтому она уговорила занимавшуюся вместе с ней студентку пойти в анатомический театр колледжа и поработать там часок над интересующим их вопросом. Может быть, Руфи к тому же хотелось испытать себя, убедиться, что ее воля способна победить установившиеся суеверия.

Они подошли к ветхому, унылому зданию, и сторож, подозрительно оглядев девушек, впустил их внутрь; потом он дал им зажженные свечи, сообщил, что «наверху лежит новенький», и девушки стали подниматься по широкой лестнице.

На четвертом этаже они отперли дверь и, помедлив немного, вошли в длинную комнату с рядом окон по левой стене и одним окном в глубине. Комнату освещали лишь звезды да принесенные девушками свечи. В полумраке они разглядели два больших продолговатых стола и несколько маленьких, скамьи и стулья, пару скелетов, висящих на стене, умывальник; кое-где на столах под покрывалами лежали какие-то бесформенные предметы.

Окна были открыты, и прохладный ночной ветерок свободно гулял по комнате, поскрипывая створками окон и приподнимая по временам края белых покрывал. Но как бы ни были сильны запахи ночи, даже они не в состоянии были изгнать из комнаты ясно ощутимый запах тлена.

На мгновение девушки замерли в дверях. Сама по себе комната была им достаточно знакома, но ночь придает любому помещению загадочный облик; особенно таинственным казался этот временный приют непогребенных человеческих останков, куда в любую минуту могли влететь на легких крыльях ночного ветерка блуждающие души их покойных владельцев.

Из окон, поверх крыш более низких строений, девушкам видно было стоящее напротив колледжа высокое здание, в верхнем этаже которого, по-видимому, размещался танцевальный зал. Его окна тоже были открыты, и оттуда доносились визги терзаемой кем-то скрипки и уханье гобоя, а иногда и тягучий голос распорядителя; в освещенных квадратах окон мелькали силуэты танцующих пар.

— Интересно, — проговорила Руфь, — что подумали бы танцующие там девицы, если бы увидели нас или узнали бы, что неподалеку от них находится такое место?

Она говорила вполголоса, а когда девушки подошли к длинному столу, стоявшему посередине комнаты, то невольно прижались друг к другу. На столе лежал прямой продолговатый предмет, покрытый покрывалом: это, видимо, и был тот самый «новенький», о котором упомянул сторож. Руфь сделала шаг вперед и чуть дрогнувшей рукой откинула покрывало. Обе испуганно отшатнулись. Перед ними лежал негр. Его черное лицо упорно не хотело покрываться восковой бледностью и пугало своим уродливым сходством с лицами живых. Руфь побелела как полотно, а ее подруга прошептала:

— Уйдем отсюда, Руфь. Мне страшно.

То ли от колеблющегося света свечей, то ли от застывшего на лице мертвеца выражения предсмертной муки, но казалось, что лицо негра сердито нахмурилось: «Мало вам того, что вы всю жизнь мучали и преследовали чернокожего, так вам еще нужно было вытащить его из могилы и послать своих женщин кромсать на куски его тело!»

Кто он, этот мертвец, один из тысяч, которые умерли вчера и обратятся в прах завтра, — кто он, чтобы противиться стремлению науки использовать на благо людям его уже никому не нужные останки?

Конечно, Руфи и в голову не могли прийти такие мысли, но на мгновение жалость и скорбь сменили на ее лице выражение страха и отвращения, она почтительно прикрыла лицо негра покрывалом, и девушки направились каждая к своему столу. Около часа они работали молча, но все время ощущая благоговейный страх от близости смерти, в то время как совсем рядом ключом била жизнь — слышалась веселая музыка и беззаботный смех.

Когда наконец они вышли из жуткой комнаты и, заперев за собой дверь, очутились на улице в толпе прохожих — только тогда по охватившему их облегчению они поняли, в каком нервном напряжении находились все это время.