Том 3. Публицистические произведения

‹Письмо…› Тютчева оказалось вовлеченным в «диалог» на государственном и общественно-публицистическом уровнях. 28 марта А. фон Гизе уведомляет Л. Г. Виолье о мерах, принятых по протесту последнего в связи с публикацией очерка «Русская армия на Кавказе»: «В ответ на письмо от 19-го дня сего месяца, коим вы меня удостоили, спешу сообщить вам, что, будучи со своей стороны поражен некоторыми неуместными суждениями в указанной статье ”Allgemeine Zeitung”, я незамедлительно обратил на нее внимание г-на Министра внутренних дел. Он тут же рекомендовал как редактору газеты, так и ее цензору проявлять более осмотрительности и благопристойности в статьях, касающихся Правительства и Армии Его Величества Императора Всея Руси» (цит. по: Летопись 1999. С. 269).

Публикация ‹Письма…› послужила поводом для газ. «K"olnische Zeitung» (№ 44 от 3 апреля 1844 г.) обвинить свою давнюю противницу AZ в прорусской направленности. Это обвинение носило риторический и парадоксальный характер, поскольку напечатанный текст был реакцией на прямо противоположную тенденцию. Особое раздражение, как отмечает английский исследователь Р. Лэйн, вызвало у редакции «K"olnische Zeitung» утверждение «одного русского» о том, что Германия обязана России своим освобождением от наполеоновского ига (ЛН-1. С. 232). По мнению газеты, такое убеждение следует оценивать как «ерунду, насмешку над историей»: напротив, сама Россия была спасена от французов благодаря народным восстаниям в Пруссии, перешедшим в освободительную войну всех немецких государств против господства Наполеона. В подобных взглядах находит отражение искаженное представление о реальных, а не желаемых, навязываемых прессой обществу победителях, — представление, которое в типологическом, историческом, идеологическом, психологическом планах сходно с пропагандой и завышением роли союзников Советского Союза в минувшем веке при освобождении народов Европы от фашистского ига во Второй мировой войне.

В № 158 от 6 июня 1844 г. AZ напечатала ответ на ‹Письмо…› самого «немецкого путешественника», отмечавшего: «Уважаемый автор этого письма совершенно неверно понял смысл моей статьи ‹…› Только полным незнанием немецкого языка можно объяснить столь превратное ее истолкование. Автору письма следовало сначала дать мою статью для перевода человеку, более искушенному в немецком, прежде чем выступать с разглагольствованиями, быть может и весьма патриотичными, но безусловно лишенными логики» (там же). Вот фрагмент очерка, вызвавший полемику, а также требовавший объяснений со стороны его автора и редакции газеты: «Unter den nicht leibeigenen Russen werden viele wegen Vergehungen und Verbrechen zu Soldaten gemacht… Um desselben Verbrechens willen, welches z.B. in Frankreich einen Menshen unf"ahig des Milit"ardienstes machen und einen Milit"arbeamten zur Ausstossung aus den Reihen f"ur immer verurtheilen w"urde, wird in Russland ein Individuum zum Soldatendienst verdammt. Somit m"ochte man glauben, dass bei den Russen weniger hart gestraft w"urde als bei den Franzozen, da man bei jenen statt dem Verbrecher den rothnen Habit der Touloner Galeerenstr"aflinge umzuh"angen, sich milde nur darauf beschr"ankt, ihm den Ehrenrock des Soldaten anzuziehen. Aber 25 Jahre des Dienstes in diesem Ehrenrock bei solcher Disziplin nichts kleines…» (цит. по: ZsPh. S. 412). — «Среди некрепостных русских многие за разные проступки и преступления стали забираться в солдаты… За те самые преступления, совершение которых, например, во Франции лишает человека возможности служить в армии, а военные навсегда изгоняются из ее рядов, в России люди осуждаются на солдатскую повинность. Можно подумать, будто бы у русских наказывают менее сурово, чем у французов, так как, вместо того чтобы облачить преступника в грубую одежду галерного каторжника, милостиво ограничиваются его одеванием в почетную форму солдата. Но 25 лет службы в столь почетном сюртуке при такой дисциплине — это немало…»

Вряд ли есть основания упрекать Тютчева, прожившего в Германии более 20 лет и переводившего И. В. Гёте, Ф. Шиллера, Г. Гейне и других ее писателей, в незнании немецкого языка. Напротив, он чутко уловил и даже несколько смягчил скрывавшийся за приведенным сравнением обобщающий смысл: принятые в европейских странах цивилизованные критерии оценки незаконных деяний не практикуются в России, чья армия пополняется преступниками, способными на «варварские» действия. Таким образом, речь должна идти не о патриотических разглагольствованиях, как замечает «немецкий путешественник», а об эмоциональном оживлении предававшихся забвению событий и фактов недавней истории и о заострении реально существовавших в Германии и на Западе в целом политических, идеологических, публицистических тенденций (см. коммент. к ст. «Россия и Германия». С. 255–265^*, 283–286^*) в одном из их конкретных проявлений.