Том 3. Рассказы 1906–1910

Слез, стирая с лица бегущий пот. Оставалось одно – воротиться, но так не хотелось этого делать.

Я решил вести велосипед в руках, отдохнуть наверху и потом превосходно проехать под гору к городу.

Шоссе шло извивами, и по нему долго бы пришлось идти до намеченного пункта. Справа от шоссе отделялась тропинка, которая напрямик полезла в гору, и чтоб сократить путь, я свернул на нее и поволок велосипед, скользя, падая, спотыкаясь по осыпающемуся из-под ног щебню. Проклятый велосипед, обыкновенно чрезвычайно легкий, теперь был страшно тяжел, стаскивал меня назад, поворачивал колеса, наваливался такою тяжестью, как будто в нем было десять пудов. Задыхаясь, с бьющимся сердцем, раскрыв рот и выкатив от напряжения глаза, бился я, втаскивая упрямую машину в гору.

«Ну, ничего! – думал я. – Правда, немножко тяжело, зато там, наверху, буду наслаждаться красотами, да и физическое напряжение после сидячей жизни полезно, а уж вниз проеду – одна прелесть».

И я продолжал трудиться.

На одном повороте встретилась группа каменщиков, они тоже подымались в гору. Выпачканные в глине, белые от извести, они потихоньку подымались по тропинке, разговаривая и неся за спиною инструменты. Мне очень не хотелось встречаться с кем-либо в таком истерзанном виде, но делать нечего, свернуть некуда.

Каменщики тихонько идут за мной, разговаривая между собой.

– А что, барин, чижало небось? – спрашивает один, высокий и худой.

В этом звучала некоторая ирония.

– Нет, машина-то ведь легкая, в ней двадцать с небольшим фунтов, трубки все дутые. Это я напрямик захотел, а потом сверху по шоссе отлично съеду…

– Да, стало быть, прогуливаетесь… Что ж, бог труды любит.

– И диковинное дело, – заговорил другой, небольшого роста, в морщинах, с седеющей бородой, – диковинное дело, чего только надо этим господам: сыт, одет, обут, сиди да бога благодари. Нет, братец ты мой, он зараз себе придумает. У меня зять служит в лакеях, зачнет рассказывать – умора! Барин евонный, как с постели утром, нагишом зачнет прядать, руками машет, головой, а то на корточки. Комната у него такая, кольца разные вверчены, веревки, брусья, он и ломает себя на них. А то зачнет сигать через кобылу, кобыла у него такая в комнате, соломой набита.

– Емнастика, стало быть, для ради упражнениев.

Деваться было некуда, и я продолжал, задыхаясь и спотыкаясь, волочить проклятую машину.

– Какая емнастика, просто с жиру. Ты гляди, сколько они мяса-то едят. Наш брат ежели по праздникам его видит – слава богу, а ведь они кажинный день, да на дню по два, по три раза, ну, и разыграется. Видал: схватил машину и прет ее на гору.

– Аж мыло с него… Дай помогу, барин. – И высокий стал подталкивать велосипед.

Мне очень хотелось провалиться. Я бы с удовольствием вернулся, но, во-первых, неловко было уходить, не достигнув цели, во-вторых, под гору по этой обрывистой тропинке немыслимо было ехать.

Я прибегнул было к хитрости, остановился, желая отделаться от непрошенных собеседников. Но каменщики тоже приостановились, скрутили цигарки, покурили, а потом опять пошли вместе, слегка поддерживая велосипед.

Наконец я таки вскарабкался до леса и в изнеможении повалился на землю, всю усыпанную побуревшими иглами. Каменщики ушли. Кругом неподвижная тишина. Воздух смолисто пахуч.

Необозримым простором раскинулось море. Местами дымятся пароходы, белеют паруса. Далеко внизу, у самого берега, цветным пятном лежал веселый городок,

Я не замечал этой красоты, этой тишины, благоухания. Лежал неподвижно с остановившимися глазами, не будучи в состоянии никак прийти в себя и отдышаться.

Наконец несколько пришел в себя, посидел, потом поднял велосипед, выбрался на шоссе, взялся за руль и сел. Рисовалась приятная перспектива: приятно, легко, свободно и без усилий скатиться вниз по шоссе до города. Эта приятная езда должна искупить все предыдущие муки.

Едва сел и дотронулся до педалей, как велосипед быстро покатился по шоссе. Было приятно катиться, не делая никаких усилий, чувствуя, как бежит в лицо легкий, со смолистым запахом ветерок.

Мало-помалу велосипед стал приобретать огромный ход. Я нажал тормоз, он лопнул, и машина рванулась и понеслась, как взбесившийся, закусивший удила конь.

Что было силы давил я педали в обратном направлении, стараясь сдержать несшуюся как буря машину, но ноги бессильно мотались по сторонам, подхваченные вертевшимися со страшной быстротой педалями.

От напряжения сдержать проклятую машину пот бежал с лица ручьями и мучительно колотилось сердце.

С особенным шипением от чрезмерно быстрой езды летел велосипед, со свистом пролетая на поворотах шоссе, которое сбегало вниз извивами, как змея, и я, мокрый, задыхающийся, с выкатившимися от ужаса глазами, вцепившись в руль, с мотающимися с невероятной быстротой, против воли, по сторонам ногами, каждую секунду ждал, что вдребезги разобьюсь о каменный парапет, с двух сторон окаймлявший шоссе.

«Боже мой, неужели конец? Такой бессмысленный, нелепый конец?..»