Том 3. Рассказы 1972-1974 годов

– Люба, что ли?.. Видно, Люба – милая женщина, простецкая, не дура, какая-то родная сразу. Я говорю, я – Георгий.

– Ну, ну, – сказал Петро, – Давай еще целоваться. Георгий – значит, Георгий. Значит, Жора…

– Джордж. – Егор остался с протянутой рукой. Перестал улыбаться.

– А? – не понял Петро.

– На! – с сердцем сказал Егор. – Курва, суюсь сегодня, как побирушка!.. – Егор бросил белье на лавку. – Осталось только хвостом повилять. Что я тебе, дорогу перешел, что ты мне руку не соизволил подать?

Егор и вправду заволновался и полез в карман за сигаретой. Закурил. Сел на лавочку. Руки у него чуть дрожали.

– Чего ты? – спросил Петро. – Расселся-то?

– Иди мойся, – сказал Егор. – Я – потом. Я же из заключения… Мы после вас. Не беспокойтесь.

– Во!.. – сказал Петро. И, не снимая трусов, вошел в баню. Слышно было, как он загремел тазами, ковшом…

Егор прилег на широкую лавку, курил.

– Ну, надо же!.. – сказал он. – Как бедный родственник, мля.

В этот момент открылась дверь бани, из парного облака выглянул Петро.

– Чего ты? – спросил он.

– Чего?

– Чего лежишь-то?

– Я подкидыш.

– Во!.. – сказал Петро. И усунулся опять в баню. Долго там наливал воду в тазы, двигал лавки… Не выдержал и опять открыл дверь. – Ты пойдешь или нет?! – спросил он.

– У меня справка об освобождении! – чуть не заорал ему в лицо Егор. – Я завтра пойду и получу такой же паспорт, как у тебя! Точно такой, за исключением маленькой пометки, которую никто не читает. Понял?

– Счас возьму и силком суну в тазик, – сказал Петро невыразительно. – И посажу на каменку. Без паспорта.

Петру самому понравилось, как он сострил. Еще добавил:

– Со справкой.

Он хохотнул коротко.

– Вот это уже другой разговор! – Егор сел на лавке. И стал раздеваться. – А то начинает тут… Диплом ему покажи!

А в это время мать Любина и Зоя, жена Петра, загнали в угол Любу и наперебой допрашивали ее и внушали.

– На кой ты его в чайную-то повела? – визгливо спрашивала членораздельная Зоя, женщина вполне истеричная. – Ведь вся уж деревня знает: к Любке тюремщик приехал! Мне на работе прямо сказали…

– Любка, Любка!.. – насилу дозвалась мать. – Ты скажи так: если ты, скажи, просто так приехал – жир накопить да потом опять зауситься по свету, – то, скажи, уезжай седни же, не позорь меня перед людями. Если, скажи, у тебя…

– Как это может так быть, чтобы у него семьи не было? Как? Что он, парень семнадцати годов? Ты думаешь своей головой-то?

– Ты скажи так: если, скажи, у тебя чего худое на уме, то собирай монатки и…

– Ему собраться – только подпоясаться! – встрял в разговор молчавший до этого старик. – Чего вы навалились на девку? Чего счас с нее спрашивать? Тут уж – как выйдет, какой человек окажется. Как она за него может счас заручиться?

– Не пугайте вы меня, ради Христа, – только и сказала Люба. – Я сама боюсь. Что, вы думаете, просто мне?

– Вот!.. Я тебе чего и говорю-то! – воскликнула Зоя.

– Ты вот чего, девка… Любка, слышь? – опять затормошила Любу мать. – Ты скажи так: вот чего, добрый человек, иди седни ночуй где-нибудь.

– Это где же? – обалдела Люба.

– В сельсовете…

– Тьфу! – разозлился старик. – Да вы что, совсем одурели?! Гляди-ка: вызвали мужика да отправили его в сельсовет ночевать! Вот так да!.. Совсем уж нехристи какие-то.

– Пусть его завтра милиционер обследует, – не сдавалась мать.

– Чего его обследовать-то? Он весь налицо.

– Не знаю… – заговорила Люба. – А вот кажется мне, что он хороший человек. Я как-то по глазам вижу… Еще на карточке заметила: глаза какие-то… грустные. Вот хоть убейте вы меня тут – мне его жалко. Может, я и…

В это время из бани с диким ревом выскочил Петро и покатился с веником по сырой земле.

– Свари-ил! – кричал Петро. – Живьем сварил!..

Следом выскочил Егор с ковшом в руке.

К Петру уже бежали из дома. Старик бежал с топором.

– Убили! Убили! – заполошно кричала Зоя, жена Петра. – Люди, добрые, убили!..

– Не ори! – страдальческим голосом попросил Петро, садясь и поглаживая ошпаренный бок. – Чего ты?

– Чего, Петька? – спросил запыхавшийся старик.

– Попросил этого полудурка плеснуть ковшик горячей воды – поддать, а он взял да меня окатил.

– А я еще удивился, – растерянно говорил Егор, – как же, думаю, он стерпит?.. Вода-то ведь горячая. Я еще пальцем попробовал – прямо кипяток! Как же, думаю, он вытерпит? Ну, думаю, закаленный, наверно. Наверно, думаю, кожа, как у быка, – толстая. Я же не знал, что надо на каменку…

– Пальцем потрогал, – передразнил его Петро. – Что, совсем уж?.. Ребенок, что ли, малый?

– Я же думал, тебе окупнуться надо…

– Да я еще не парился! – заорал всегда спокойный Петро. – Я еще не мылся даже!.. Чего мне ополаскиваться-то?

– Жиром надо каким-нибудь смазать, – сказал отец, исследовав ожог. – Ничего тут страшного нету. Надо только жиру какого-нибудь… Ну-ка, кто?

– У меня сало баранье есть, – сказала Зоя. И побежала в дом.

– Ладно, расходитесь, – велел старик. – А то уж вон людишки сбегаются.

– Да как же это ты, Егор? – спросила Люба.

Егор поддернул трусы и опять стал оправдываться: