Том 3. Рассказы 1972-1974 годов

И вот шагает он раздольным молодым полем… Поле непаханое, и на нем только-только проклюнулась первая остренькая травка. Егор шагает шибко. Решительно. Упрямо. Так он и по жизни своей шагал, как по этому полю, – решительно и упрямо. Падал, поднимался и опять шел. Падал и шел, падал, поднимался и шел, как будто в этом одном все исступление – чтобы идти и идти, не останавливаясь, не оглядываясь, как будто так можно уйти от себя самого.

И вдруг за ним – невесть откуда, один за одним – стали появляться люди. Появляются и идут за ним, едва поспевают. Это все – его дружки, подружки, потертые, помятые, с неким бессовестным откровением в глазах. Все молчат. Молчит и Егор – шепчет. Шагает и шагает. А за ним толпа все прибывает… И долго шли так. Потом Егор вдруг резко остановился и не оглядываясь с силой отмахнулся от всех и сказал зло, сквозь зубы:

– Ну, будет уж! Будет!

Оглянулся… Ему навстречу шагает один только Губошлеп. Идет и улыбается. И держит руку в кармане. Егор стиснул крепче зубы и тоже сунул руки в карманы… И Губошлеп пропал.

…А стоял Егор на дороге и поджидал: не поедет ли автобус или какая-нибудь попутная машина – до города.

Одна грузовая показалась вдали…

Работалось и не работалось Любе в тот день… Перемогалась душой. Призналась нежданно подруге своей, когда отдоились и молоко увезли и они выходили со скотного двора:

– Гляди-ка, Верка, присохла ведь я к мужику-то.

Сказала и сама подивилась такому.

– Ну, надо же! Болит и болит душа – весь день.

– Так совсем уехал-то? Чего сказал-то?

– Сам, говорит, не знаю.

– Да пошли ты его к черту! Плюнь. Какой! «Сам не знаю»! У него жена где-нибудь есть. Что говорит-то?

– Не знаю. Никого, говорит, нету.

– Врет! Любка, не дури: прими опять Кольку да живите. Все они пьют нынче! Кто не пьет-то? Мой вон позавчера пришел… Ну, паразит!..

И Верка, коротконогая живая бабочка, по секрету, негромко рассказала:

– Пришел, кэ-эк я его скалкой огрела! Даже сама напугалась. А утром встал – голова, говорит, болит, ударился где-то. Я говорю: пить надо меньше.

И Верка мелко-мелко засмеялась.

– И когда успела-то? – удивилась опять Люба своим мыслям.

– А? – спросила Верка.

– Да когда, мол, успела-то? Видела-то… всего сутки. Как же так? Неужели так бывает?

– Он за что сидел-то?

– За кражу… – И Люба беспомощно посмотрела на подругу.

– Шило на мыло, – сказала та. – Пьяницу на вора… Ну и судьбина тебе выпала! Живи одна, Любка. Может, потом путный какой подвернется. А ну-ка, да его опять воровать потянет? Что тогда?

– Что? – не поняла Люба.

– Да воровать-то кинется?.. Что тогда?

– Что тогда? Посадют.

– Ну, язви тебя-то! Ты что, полоумная, что ли?

– А я сама не знаю, чего я. Как сдурела! Самой противно… Вот болит и болит душа, как скажи, век я его знала. А знала – сутки. Правда, он целый год письма слал…

– Да им там делать-то нечего, они и пишут.

– Но ты бы знала, какие письма!..

– Про любовь?

– Да нет… все про жизнь. Он, правда, наверно, повидал много, черт стриженый. Так напишет – прямо сердце заболит, читаешь. И я уж и не знаю: то ли я его люблю, то ли мне его жалко. А вот болит душа – и все.

А Егор в это самое время делал свои дела в райгороде.

Перво-наперво он шикарно оделся…

Шел по улице небольшого деревянного городка, по деревянному тротуару, в новеньком костюме, при галстуке, в шляпе – руки в карманах.

Зашел на почту. Написал на телеграфном бланке адрес, сумму прописью и несколько слов привета. Подал бланк, облокотился возле окошечка и стал считать деньги.

– Деньги передать Губошлепу, – прочитала девушка за окошечком. – Губошлеп – это фамилия, что ли?

Егор секунду-две думал… И сказал:

– Совершенно верно, фамилия.

– А чего же вы пишите с маленькой буквы? Ну и фамилия!

– Бывают похуже, – сказал Егор. – У нас в тресте один был – Пистонов.

Девушка подняла голову. Она была очень миленькая девушка, глазастенькая, с коротким тупым носиком.

– Ну и что?

– Ничего. Фамилия, мол, Пистонов. – Егор был серьезен. Он помнил, что он в шляпе.

– Ну и… нормальная фамилия.

– Вообще-то нормальная, – согласился Егор.

И вдруг забыл, что он в шляпе, улыбнулся. И обеспокоился.

– Скажи, пожалуйста, – сунулся он в окошечко, – вот я приехал с золотых приисков, но у меня совершенно тут никаких знакомых…

– Ну и что? – не поняла девушка.

– У вас есть молодой человек? – прямо спросил Егор.

– А вам что? – Тупоносенькая вроде не очень удивилась, а даже оставила работу и смотрела на Егора.

– Я в том смысле, что не могли бы мы вместе совершить какое-нибудь уникальное турне по городу?

– Гражданин!.. – строго повысила голос девушка. – Вы не хамите тут! Вы деньги переводите? Вот и переводите.

Егор вылез из окошечка. Он обиделся. Зачем же надо было оставлять даже работу и смотреть ласково? Егор так только и понимал теперь: девушка, прежде чем зарычать, смотрела на него ласково. К чему, спрашивается, эти разные штучки-дрючки?

– И сразу на арапа берут! – негромко возмущался он – «Гражданин!..» Какой я вам гражданин? – Я вам – товарищ и даже друг и брат.

Девушка опять подняла на него большие серые глаза.