Том 3. Ржаная песня

В 1947 году Андриян Николаев получил диплом. Вот как пишут о нем в характеристике: «В Чебоксарском лесхозе прошел практику лесной работы. Показал себя грамотным, инициативным, знающим дело… Задания выполнял добросовестно, честно и в срок. Хороший организатор, дисциплинирован, общителен с людьми. Может работать техником лесхоза или помощником лесничего»…

Друзья. С Юрием Гагариным.

Андриян стал бы, наверное, хорошим лесничим. Он и теперь любит лес. Приезжая домой, он целыми днями пропадал в дубраве, подолгу сидел с лесниками и приносил домой грибы, пучки незнакомых душистых трав, ветки шиповника и рябины, вел в блокноте какие-то записи. Но где-то на перекрестке лесная дорога вдруг повела человека в небо. После года работы в карельских лесах Андрияна призывают в армию. Небо в первый раз он увидел воздушным стрелком. Он хочет управлять самолетом. Он учится. Сквозь ветровое стекло он видит, как небо на горизонте подпирают столбы тополей, потом он видит полинявшее от жары южное небо, тут небо подпирают снежные шапки. Он летает далеко выше гор. Потом он видит небо над русскими перелесками. Здесь так же как дома, скинув шлем, можно пойти в лес и вернуться с охапкой черемухи, с кошелкой грибов. Ему двадцать восемь.

Это время, когда человек думает, правильно ли выбрал дорогу? Он отвечает себе: правильно.

В биографии комсомольца Николаева Андрияна есть эпизод, которым гордился бы каждый летчик. Но даже не все друзья знают, за что командир полка подарил лейтенанту часы с именной надписью. Андриян вступает в партию коммунистов, он летает все выше. Небо сквозь стекла кабины он видит не голубым, а темным, таинственно-темным. Если внимательно приглядеться — на небе днем можно увидеть звезды.

Перед стартом.

К невесомости привыкали на земле.

Товарищ по полету — Павел Попович.

Для всех друзей, для братьев и матери в эти годы он по-прежнему «тихий, немного застенчивый Андриян». Друзьям он пишет шутливые письма. Они начинаются так:

«Здравствуй, Коля-Николай, пишет тебе Андрей-Андриян…» Он жаден до новостей из села. Он все хочет знать: что в этом году посеяли в пойме, не погиб ли побитый бураном дубняк на опушке? Младшего брата Петра он поздравил с женитьбой, прислал кучу житейских советов.

Сестру Зину он подробно спрашивает: «Не трудно ли работать на станции переливания крови?»

Матери в каждом письме он пишет отдельную страницу по-чувашски, чтобы смогла сама прочитать. Письма его уже идут из Москвы. Но никто дома не знает еще, куда повернула дорога летчика-лесника. По-прежнему лучший друг у него — старший брат Иван. Летом они собираются вместе. Прикидывают, как перестроить избенку для матери. Решают: надо построить хороший дом. Нелегкое дело построить дом. Три брата — Иван, Андриян и Петро готовят кирпич, возят бревна.

Республиканская власть каким-то сложным путем узнает: Андриян — это же чувашский Гагарин! Его зовут в Чебоксары. Предлагают помощь в строительстве. Он сказал: «Нет. Для матери хочу сам…»

Он живет под Москвой. Когда приходили письма с пометкой «Космонавту-три», их несли Николаеву.

Он живет в холостяцкой квартире. В тех же домах, где Гагарин, Титов. С родины он получал письма с девичьим почерком. Потом письма приходить перестали. Друзья знали: переживает. Попытались спросить. Ответил:

— Прежде всего — спокойствие…

Здравствуй, Земля!

С возвращением!

* * *

С Андрияном приходилось встречаться несколько раз. Но встречи были короткими: в Кремлевском театре, на избирательном участке, на дружеской вечеринке, куда всей группой приехали космонавты. Меня занимали его часы.

Тот ли самый подарок с надписью, полученный от командира части? Выбрав момент, я спросил:

— Те самые?..

Он сказал:

— Те самые…

…Отказала турбина. В ушах застыла звенящая тишина. Самолет падал.

— Отказала турбина… Отказала… Теряю высоту…

Ответ был коротким:

— Катапультируйте! Катапультируйте немедленно… Сорок седьмой, почему молчите? Катапультируйте!.. — Это был голос полковника, следившего за полетом.

— Хочу посадить…

— Посадку запрещаю. Запрещаю посадку…

Первый раз лейтенант не послушался приказа. Самолет был совсем новый. Спуститься на парашюте и увидеть груду металла? Нет!

— Иду на посадку…

Посадить реактивный на поле, с заглохшей турбиной?! Он бы и сам осудил смельчака… Земля! Вот она. Овраг! Нет, проскочил… Потрогал грудь, ноги. Выпрыгнул. Самолет невредим! Попытался поймать белую бабочку, севшую на крыло. По полю мчалась машина с красным крестом.

Из газика выпрыгнул полковник. Обнял…

Должен признаться: эту историю сам Андриян рассказывал без восклицательных знаков. Он говорит негромко, наблюдает, хорошо ли его понимают. Он снял часы.

— Вот, если очень интересует. Подарил полковник, тот самый — «Посадка запрещена!».

На крышке часов была надпись: «Л-ту Николаеву А. Г. от командира в. ч. 24 августа 1956 г.».