Том 3 (Шаламов)

Когда-нибудь на тусклый свет
Бредущих по небу планет
И вытащат небрежно

Для опознания примет
Скелет пятидесяти лет,
Покрытый пылью снежной.

Склепают ребра кое-как,
И пальцы мне сведут в кулак,
И на ноги поставят,

Расскажут, как на пустыре
Я рылся в русском словаре,
Перебирал алфавит,

Как тряс овсяным колоском
И жизнь анютиным глазком
Разглядывал с поляны,

Как ненавидел ложь и грязь,
Как кровь на лед моя лилась
Из незажившей раны.

Как выговаривал слова,
Какие знают дерева,
Животные и птицы,

А человеческую речь
Всегда старался приберечь
На лучшие страницы.

И — пусть на свете не жилец —
Я — челобитчик и истец
Невылазного горя.

Я — там, где боль, я — там, где стон,
В извечной тяжбе двух сторон,
В старинном этом споре.

* * * [12]

Не старость, нет, — все та же юность
Кидает лодку в валуны
И кружит в кружеве бурунов
На гребне выгнутой волны.

И развевающийся парус,
Как крылья чайки, волны бьет,
И прежней молодости ярость
Меня бросает все вперед.

И сохраняющая смелость
И гнев галерного раба —
Такой сейчас вступает в зрелость
Моя горящая судьба.

Ее и годы не остудят,
И не остудят горы льда,
У ней и старости не будет,
По-видимому, никогда…

Возвращение