Том 3 (Шаламов)

Жизнь другая, жизнь не наша —
Участь мертвеца,
Точно гречневая каша,
Оспины лица.

Синий рот полуоткрытый,
Мутные глаза.
На щеке была забыта —
Высохла слеза.

И на каменной подушке
Стынет голова.
Жмется листьями друг к дружке
Чахлая трава.

Над такою головою,
Над таким лицом —
Ни надзора, ни конвоя
Нет над мертвецом.

И осталось караульных
Нынче только два:
Жесткие кусты — багульник

И разрыв-трава.

* * *

Я двигаюсь, как мышь
Летучая, слепая,
Сквозь лес в ночную тишь,
Стволов не задевая.

Взята напрасно роль
Такого напряженья,
Где ощущаешь боль
От каждого движенья.

Моей слепой мечте
Защиты и оплоты
Лишь в чувства остроте,
В тревожности полета.

И что переживу,
И в чем еще раскаюсь,
На теплую траву
Устало опускаюсь…

* * *

Внезапно молкнет птичье пенье,
Все шорохи стихают вдруг.
Зловещей ястребиной тенью
Описывается круг.

Молчанье, взятое аккордом,
И, высунутые из листвы.
Рогатые оленьи морды
И добрые глаза совы.

И предстает передо мною
Веленьем птичьего пера,
Лепной готической стеною
Моя зеленая гора.

И я опять в средневековье
Заоблачных, как церкви, гор,
Чистейшей рыцарскою кровью
Еще не сытых до сих пор.

Моей религии убранство,
Зверье, узорную листву
Все с тем же, с тем же постоянством
Себе на помощь я зову.

* * *

Я — актер, а лампа — рампа,
Лапы лиственниц в окне.
Керосиновая лампа
Режет тени на стене.

И, взобравшись мне на плечи,
Легендарный черный кот,
Не имея дара речи,
Умилительно поет.

И без слов мне все понятно
У ночного камелька.
До мучительности внятна
Неразборчивость стиха.

И спасет в метели белой,
Разгулявшейся назло,
Тяжесть кошачьего тела,
Вдохновенное тепло.

* * *

Не хватает чего? Не гор ли,
По колено увязших в пески,
Чтобы песней прочистить горло,
Чтобы выговорить стихи?

Не хватает бумаги писчей,
Или силы любой тщеты,
Или братского, в скалах, кладбища,
О котором не знаешь ты?

Я не верю, не верю крику
В мире, полном кровавых слез,
Проступающих, как земляника,
Сквозь траву возле белых берез.

* * *

Резче взгляды, резче жесты
У деревьев на ветру.
У дороги ржавой жестью
Посыпают ввечеру.

Под дырявым небосводом
Мир имеет вид такой,
Что сравнится не с заводом,
А с жестяной мастерской.

Ветер в угол смел обрезки —
Жестяной осенний сор,
Оборвав движеньем резким
Надоевший разговор.

* * *

На садовые дорожки,
Где еще вчера
На одной скакала ножке
Наша детвора,

Опускаются все ниже
С неба облака.
И к земле все ближе, ближе
Смертная тоска.

Нет, чем выше было небо,
Легче было мне:
Меньше думалось о хлебе
И о седине.

На обрыве