Мы пережили ряд отчаянных годин В огне войны, в кольце блокады.Отпрянули от нас проученные гады.Но мы не вырвались досель на миг один Из подлых, липких паутин Зло-клеветнической осады. Давясь отравленной слюной,Клевещут «господа». Но особливо звонокЛай клеветнический, протяжно-заливной,Их пуделей ручных и комнатных болонок.Беззубый Каутский, чьи мутные зрачкиЗатмила ненависть, брюзжит и брызжет ядомИ ставит желтые, фальшивые очки Пред пролетарским зорким взглядом.Товарищи! Ваш взор теперь не затемнен.Соединило нас общение живое.Смотрите, сколько лиц под заревом знамен! Да будет же двойным позором заклеймен,Кто где-то в эти дни исходит в диком вое!Смотрите, с радостью доверчивой какойВстречает братски вас рабочая столица!Сжимая сотни рук мозолистой рукой,С ответной ласкою вглядитесь в эти лица!Смотрите им в глаза, прислушайтесь к словам.Правдивы – каждый взгляд и каждое их слово!Здесь нет коварства, лжи, испуга, рук по швам.Герои двух фронтов навстречу вышли вам,Вчера – военного, сегодня – трудового.Бойцы, свершившие в грядущее пролом,Вот кто мишенью стал для бешеных нападокВсей банды хищников, чьи помыслы – в былом,И трупы чьи сметет железным помелом Коммунистический порядок!
Друг, милый друг!.. Давно ль?.. Так ясно вспоминаю: Агитку настрочив в один присест,Я врангельский тебе читаю «Манифест»: «Ихь фанге ан. Я нашинаю».Как над противником смеялись мы вдвоем! «Ихь фанге ан!.. Ну до чего ж похоже!»Ты весь сиял: «У нас среди бойцов – подъем.Через недели две мы „нашинаем“ тоже!» Потом… мы на море смотрели в телескоп.«Что? Видно врангельцев?» – «Не видно. Убежали». Железною рукой в советские скрижали Вписал ты «Красный Перекоп»! И вот… нежданно-роковое Свершилось что-то… Не пойму. Я к мертвому лицу склоняюсь твоему И вижу пред собой… лицо живое! Стыдливо-целомудренный герой… Твой образ вдохновит не одного поэта. А я… Дрожит рука… И строк неровный строй Срывается… И скорбных мыслей рой Нет сил облечь в слова прощального привета!..