Том 3. Стихотворения, 1972–1977

На фронте, в штабах, месяц службы
считался за три.
На передовой месяц службы
считали за год.
И только в тылу месяц службы
считали за месяц.
Но даже в тылу было ясно,
что месяц — это месяц.

В армии подполковник

был ниже всех полковников
и выше всех майоров.
Будучи майором,
я был выше всех капитанов,
так же как все капитаны
выше всех лейтенантов.

Ордена и медали

с нашивками за ранение,
конечно, вносили поправки,
но не нарушали системы.

Демобилизовавшись,

я выломился из старейшей
знаковой системы,
что старше всех алфавитов.

Я начинал сначала,

я действовал с иероглифами
размытыми, хуже меток
на простынях больничных.

В самом деле,

что такое
хорошая рифма?

И если договориться

о том, что это такое,
то все-таки что такое
хорошее чувство?

И что такое поэзия,

пусть даже не хорошая,
а просто — поэзия?

Какие знаки различия

носит Медный Всадник?

НОЧНОЙ ТАКСИСТ

Я ночной таксист. По любому
знаку, крику
                  я торможу,
открываю дверцу любому,
и любого я отвожу.

Я обслуживаю стихами,

как таксист — такси,
                                    всех подряд,
а расплачиваются — пустяками,
очень скупо благодарят.

Я — ночной таксист. Среди ночи,

пополуночи
                     в мрак и тьму
тормозну на крик что есть мочи,
и открою дверцу ему.

Кто он, этот читатель ночной,

для чего я ему понадобился,
может быть, он просто полакомился
занимательной строчкой одной?

Может быть, того не планируя,

я своею глухою лирою
дал ответ на глухой вопрос,
до которого он дорос?

Я ночной таксист. За спиной

пассажир словоохотливый,
видный в зеркало очень отчетливо,
поболтать он хочет со мной.

ХВАЛА И ХУЛА

И хвала и хула,
но не похвала и не ругань,
а такая хвала и такая хула,
что кругами расходится на всю округу
то малиновый звон,
то набатные колокола.

Выбирая пооскорбительней фразы

или пообольстительнее слова,
опускали так сразу,
поднимали так сразу,
так что еле душа оставалась жива.

Всякий раз, когда кто-нибудь разорется

или же разольется воспитанным соловьем,
почему же — я думал — он не разберется.
Сели, что ли, бы рядом, почитали вдвоем.

Но хвала нарастала,

и в темпе обвала
вслед за нею немедля
хула прибывала.
А когда убывала
поспешно хвала,
тоже в темпе обвала
ревела хула.

Раскачали качели,

измаяли маятник.
То заметен ты еле,
то как временный памятник.
День-деньской,
весь свой век
то ты грязь,
то ты князь,
то ты вниз,
то ты вверх.

Из листка,

ураганом, сорвавшим листок,
и тебя по морям-океанам мотает:
то метет тебя с запада на восток
или с юга на север тебя заметает.

«Унижения в самом низу…»