Том 3. Третья книга рассказов

– Когда один день идет, как другой, и всегда видишь эту печальную красоту, всегда чего-то ждешь без определенных надежд. Я думаю, это неверно, что надеждами полна молодость; если у молодых и бывают надежды, они всегда легки и легко осуществимы. Надеждою жить может лишь человек, потерпевший большие крушения и много испытавший, но перед этим являются еще неопределенные и бессознательные надежды, – надежды на надежду. Знаешь, как у Августина говорится о любви? «А еще не любил, но уже любил любить, не имея кого бы любить, но любя любовь». То же самое можно сказать и про надежду. Как неопределенная влюбленность предшествует любви (помнишь опять арию Керубино, которую ты поешь?), так жизни в надежде предшествует неопределенная надежда. И в такой печальной тиши это как-то яснее понимаешь и учишься.

Зинаида Львовна умолкла, молчала на своем пне и Марта Николаевна, наконец, сказала тихо:

– Ты большая мечтательница, Зина.

– Об этом не надо говорить потому что это мое больное место. И потом, если я мечтательница в любви то из этого не следует, что я мечтательница вообще.

– Ты не сердись Зина, я вовсе не хотела тебя обидеть.

Зинаида Львовна, смотря на красное небо и будто совсем некстати, тихо и спокойно спросила, не вставая с места, у Марты, сидевшей в отдалении:

– Это правду тетя, что вы сделались любовницей моего мужа?

Марта Николаевна, тоже не вставая с места, ответила:

– Знаешь, Зина, это правда, но кто тебе сказал?

– Никто, я сама знаю.

– Я очень виновата перед тобою.

– Ты, вероятно, очень любила его, и он тебя? Что же я могу тут сделать?

– А ты, Зина, любишь его?

– Люблю, но не по-прежнему. Может быть, потом я полюблю его еще больше, по-настоящему, но покуда все, что я делаю, это только уроки, и не всегда удачные. Если уж было нужно, чтобы он полюбил другую, то я благословляю судьбу, что эта другая – ты. Ты знаешь, что я очень люблю и тебя тоже и уверена, что с тобою Петя будет гораздо счастливее: ты старше меня, умнее и очень его любишь. Все могло бы быть гораздо хуже, например, если бы он попал на кого-нибудь вроде Сашеньки, хотя она и сестра мне.

– Что же ты думаешь делать, Зина?

– То, что мне посоветовал Толстой.

– Что же именно?

– Любить ждать и постепенно учиться надежде.

– Если ты думаешь, что Петр тебя разлюбил, то ты очень ошибаешься. Но удобнее ему, конечно, быть со мной.

– Я сама, если хочешь изменилась. Я люблю Толстого гораздо больше, чем Петю, и потому буду Пете всегда верна. Это странно, я нисколько к тебе не ревную мужа, как ревную, например, Толстого, не имея на это никакого права, и вместе с тем, если б мне сказали, что муж меня разлюбил, мне было бы больно, как если бы мне отрезали руку, и я думаю, я надеюсь, что очень скоро, скорее, может быть, чем я предполагаю, Петя будет очень близок ко мне. Он был влюблен в меня и был далек, тогда же, в кого бы он ни влюблялся, он будет близок ко мне, и навсегда.

Марта Николаевна искоса посмотрела на племянницу и сказала, сдерживая улыбку:

– Оказывается, деревня учит не только надежде, но и очень утешительной философии. Не думаешь ли ты только, что это та же мечтательность, перенесенная в другую область?

– Я не знаю, время покажет, а ждать я могу очень долго. Может быть, когда я доживу до твоих лет, Петя в меня влюбится второй раз.

Марта Николаевна густо покраснела и произнесла:

– Если ты будешь так быстро меняться, как ты изменилась за этот год (конечно, я говорю про характер, а не про внешность), ты скоро будешь старше меня.

Зинаида Львовна казалась спокойной, будто говоря не про себя, а совершенно отвлеченно:

– Мы вообще скоро старимся. Возьми хоть Петю, Виталия, этого несчастного Мейера и даже Толстого, – ведь это же все мальчики, совершенные мальчики, а между тем они все старше нас.

Марта Николаевна вдруг громко рассмеялась и сказала, обнимая Зину:

– Если б кто-нибудь подслушал наш разговор, никто бы не сказал, что это говорят две соперницы! «Соперницы-подруги», – хорошее название для какой-нибудь комедии.

– Мы совсем не соперницы, тетя, мы скорее помощницы в любви.

– Да, но такие помощницы, из которых каждая думает, как бы обойтись без другой. В этом-то ты должна же признаться?

– Я не знаю, я об этом не думаю. Покуда нам надо идти вместе.

– Чем больше я тебя слушаю, Зина, тем более убеждаюсь, что каждый безумный поступок молодит и всякое благородное благоразумие старит. Конечно, ты все время думаешь, что молодость – это то, от чего нужно избавиться всеми силами, но если ты будешь так умнеть с каждым годом, то через пять лет ты будешь умна, как восьмидесятилетняя старуха. Едва ли это входит в твои расчеты и едва ли это будет забавно.

На обратном пути обе помощницы в любви молчали, и, только войдя в ягодный сад, Зинаида Львовна сказала:

– В одном вы, тетя, не правы: если бы кто подслушал наш разговор, то подумал бы, что мы говорим именно как соперницы, а не иначе.

Марта Николаевна сдержанно рассмеялась и спросила:

– Что же в таком случае ты думаешь делать?

Зинаида Львовна, не задерживая шага, ответила коротко:

– Это уж мое дело.

VIII