— Ты знаешь его. Это Вонючий Дед.
Известие об амнистии слегка оживило тюремную холодную духоту. Вонючего Деда загнали в подвал, где умельцы сымпровизировали по такому случаю внеочередную баню. В три дня на Деде свели насекомых. На четвертый день мытья от него уже не воняло. Повар, зажав голову Деда между коленей, остриг сизый войлок и даже подравнял бороду. Старик орал, из глаз его, воспаленных от мыльной воды, текли черные слезы.
— Я отвезу его один, — сказал Ковпак Мрожке.
— Нет, — ответил начальник тюрьмы.
— Я справлюсь.
— О да. В этом я уверен.
— Вы не доверяете мне?
— Нет.
Потом Мрожка скрючился, обмок холодным потом и добавил:
— Если вас увидят без конвоя, меня отдадут под суд.
Ковпак оставил его в покое. Сирены пели прямо у него в голове.
В воскресный день карбас швыряло волнами. Мавпа плевал в буруны жеваным сухарем. Преображенный Дед в чистой одежде — ни дать ни взять отец семейства — держался за борт и скулил.
Ковпак довольно ловко галсировал. У входа в бухту ветер боролся с течением, но карбас удачно повернул и шел ровно, хоть и медленно.
На причале стояла дочь арестанта. Пер издали заметил ее. Деда он пустил по сходням впереди себя. Ракоша смотрел не в лицо дочери, а себе под ноги. Иногда он с тоской оборачивался в сторону залива, пытаясь углядеть Черепушку.
Ковпак и Мавпа оставили их вдвоем. Скоропортящийся груз — подтухающие яйца и мороженое мясо — требовал забот.
Поселок был охвачен оттепелью, что не шибко его украсило. Прямо за досками пристаней темнела обширная лужа. В ней плавали удивленные рыбьи головы и луковая шелуха.
Не хватало двух бочек солонины.
— Ничего не знаю, — сплевывал на доски грязнолицый бригадир грузчиков. — Груза не частные, груза казенные. Подписуй. — И тыкал испуганному Мавпе в лицо захватанным свитком.
Ковпак взял парнягу за ворот и макнул в лужу. Грузчики тупо и равнодушно глядели на него.
Госпожа Ракоша подошла к Перу. Выглядела она очень устало.
— Я должна вас поблагодарить, — сказала она. — Хотите денег?
Ковпак покачал головой.
— Может, передать кому письмо?
— Здесь есть почта, — ответил Пер.
— Экой вы… — Женщина поглядела исподлобья.
Мавпа на корме карбаса потрясал тесаком в сторону грузчиков.
— Пора, — сказал Ковпак. — Еще выйдет буза из-за солонины.
— Прощайте, — сказала женщина.
Ковпак отцепил швартов и перемахнул на зыбкую палубу. Карбас отваливал боком, пока поднятый парус не захлопал в воздухе. Мавпа переложил руль. Ковпак стоял и смотрел, как госпожа Ракоша провожала его взглядом. Серый ее дорожный плащ развевался. Женщина приложила ладонь козырьком ко лбу. Вонючий Дед Ангел Ракоша в чистенькой одежде бессмысленно топтался сзади нее.
— Хороший ветер, — сказал Мавпа, когда Совиная гавань утонула в дымке.
— Пошел ты! — крикнул Ковпак, привалился к борту и зарыдал. Невидимые сирены торжествовали.
Три дня он провалялся в беспамятстве. Повар осмотрел его и сказал: «Это горячка».
— Тиф? — спросил Мрожка.
— Просто горячка.
Перу пустили кровь, приложили уксус к вискам, а после напоили хинной настойкой.
Он выжил, но долго был слаб.
— Вы саботажник, — сказал ему Цезарь Мрожка. Теперь начальник сам вынужден был ходить на карбасе и с отвычки едва не утопил посудину, заблудившись в тумане. Мавпа ухитрился разглядеть в опасной близи зубья Смертельной Расчески, спас карбас и ходил гоголем по этому случаю. Однажды повар напоил его до бесчувствия. Мавпа выполз из здания тюрьмы, подошел к краю берега, оскользнулся и погиб в черных волнах. Арестанты шептались, что он увидел поющую сирену прямо у берега и решил посчитаться с нею. Повар говорил, что черви в голове у Мавпы взбунтовались супротив пьяных паров и Мавпа кончил с собой, спасаясь от страшной боли.
Мрожка до осени героически ходил на карбасе один. За сутки он начинал пить для куража, пьянел мертвенно, а после как бы приходил в себя, существуя в тумане. Взгляд его горел очень нехорошо, а лицо, обыкновенно желтое, бледнело и опухало.
— Скапучусь в море, а вы тут подыхайте с голоду, — кричал он арестантам, стоящим на берегу — Еще сами друг дружку лопать будете, черти!
При этом Мрожка зычно смеялся.
Но ничего, не скапутился.
Пер проболел всю осень. Сирены пели.
«Это конец», — решил он, когда кровь капнула у него из носа во время умывания. Но ничего не произошло.
Навигация приближалась к концу Мрожка перевез много припасов. Рапорт о смерти Мавпы он написал, а потом сжег в печке, чтобы не сократилось довольствие. Потом он сказал: «Какая разница!» — и напился. В полночь ему стало дурно. Мрожка изошел желчью. Утром было ясно, что выйти в море он не сможет.
— Кто пойдет? — спросил он слабо.
Староста арестантов вышел вперед и сказал, что добровольно никто не хочет идти. Море злое.
— Угля не подвезли раньше, — сказал Мрожка. — Баржа с углем ждет в Совиной. Без угля нам карачун. До весны не доживем.
— Доживем, — сказал староста. — Будем топить шкафчиками.
— Без угля я не смогу готовить еду, — заявил повар. — Вы будете жрать сырые клубни и мерзлые коровьи сердца. У нас не будет хлеба. Вы налопаетесь муки и подохнете, когда у вас склеются кишки.