Том 3. Волшебная страна

— Почему ты его покинул? — спросили люди.

— Я утратил надежду, — отозвался Ванд.

И более пришлеца в тот день не расспрашивали, ибо всякий знал — для того чтобы искать Эльфландию, необходимы уверенность и надежда, а без таковой никому не увидеть отблеска эльфийских гор в безмятежно-неизменной их синеве. А затем прибежала мать Нива.

— Неужели это и вправду Ванд? — спросила она. И все хором отозвались:

— Да, это Ванд.

И пока селяне перешептывались промеж себя о Ванде и о том, как годы скитаний изменили его, она попросила.

— Расскажи мне о моем сыне.

И отвечал Ванд.

— Он возглавляет поход. Господин мой доверяет ему превыше прочих.

И все подивились; однако же ни к чему тут было удивляться, ведь то был безумный поход.

Одна только мать Нива не удивилась.

— Я знала, что так оно и будет, — промолвила она. — Я знала, что так и будет. — И весьма порадовалась.

Ведомо, что характеру и настроению всякого человека подходят определенные события и времена года; и хотя воистину немногие подошли бы душевному настрою помешанного Нива, однако вот подвернулся поход Алверика к границам Эльфландии — тут-то Нив и нашел себе дело по душе.

И беседуя поздним вечером с Вандом, жители Эрла внимали историям о бесчисленных привалах и переходах, повести о бесцельных скитаниях вместе с Алвериком, что год за годом гонялся за горизонтами, словно призрак А иногда скорбь Ванда, порожденная этими впустую растраченными годами, озарялась улыбкой — когда припоминал он какое-нибудь нелепое происшествие на одном из привалов. Однако же все это рассказывал человек, утративший веру в дерзкий поход. Не так следовало о том рассказывать, не с сомнениями и не с улыбками. О таком походе поведать сумеет лишь воспламененный величием его — затемненное сознание Нива либо околдованный луною разум Зенда изобразили бы для нас поход этот так, что помыслы наши зажглись бы отблеском его глубокого смысла; никогда того не случится, ежели рассказ ведет тот, кого поход более не привлекает, — неважно, насмехается ли рассказчик или придерживается точных фактов. На небо выскользнули звезды, Ванд все говорил и говорил, и вот люди один за другим разошлись по домам своим, ибо более не хотелось им слушать о несбыточном походе. А вот если бы повесть эта вложена была в уста человека, сохранившего надежду, что по-прежнему вела вперед Алверика и прочих странников, звезды бы померкли прежде, чем слушатели покинули рассказчика, небеса посветлели бы настолько, прежде чем слушатели покинули бы его, что кто-нибудь непременно воскликнул бы наконец: «О! Надо же, уже утро!». Никак не ранее разошлись бы они.

А на следующий день Ванд вернулся в холмы к своим овцам и более не задумывался о великих и славных походах.

На протяжении всей весны люди опять рассуждали об Алверике, то изумляясь его затее, то сплетничая о Лиразель, гадая, куда ушла она и почему; когда же угадать не удавалось, селяне выдумывали какую-нибудь историю, все объясняющую, и передавалась та история из уст в уста, пока в нее не начинали верить Но вот миновала весна, и жители Эрла позабыли Алверика и стали повиноваться Ориону.

И тогда, в один прекрасный день, когда Орион с нетерпением дожидался конца лета и сердце юноши тосковало по морозным дням, а мечты блуждали в нагорьях вместе с гончими, через меловые холмы, той же тропою, по которой пришел Ванд, явился влюбленный Раннок и спустился в Эрл. Сердце Раннока наконец-то обрело свободу, от меланхолии его не осталось и следа; беззаботный, беспечный, не знающий горя, всем довольный Раннок жаждал только покоя после долгих своих скитаний и не вздыхал более. Только это и могло сделать его привлекательным в глазах Вирии — так звали девушку, любви которой Раннок добивался встарь.

В итоге дело закончилось свадьбой, и Раннок тоже не уходил более в фантастические походы.

И хотя кое-кто посматривал в сторону нагорий на протяжении не одного вечера, пока долгие дни не сделались короче и незнакомый ветер не коснулся листьев, и хотя многие вглядывались вдаль, за самый отдаленный кряж холмов, однако же не привелось людям увидеть никого более из участников похода Алверика, что возвращался бы тропою, протоптанной Вандом и Ранноком. И к тому времени, как листья вспыхнули великолепием алых и золотых красок, селяне перестали поминать имя Алверика, но признали правителем сына его Ориона.