Том 3. Записки охотника

В «Вестнике Европы» рассказ начинался словами: «Тем из моих читателей, которые еще не забыли фигуру Чертапханова в „Записках охотника“, я намерен, если им угодно меня выслушать, рассказать его конец…» Далее в соответствии с желанием Тургенева печаталось: «Наши читатели не посетуют, конечно, на нас за то, что мы прервем почтенного автора в самом начале и поставим рядом то, что было разделено значительным промежутком времени. Вот начало того рассказа, который занимает в „Записках охотника“ несколько страниц, под заглавием „Чертоиханов и Недопюскин“». Затем следовала перепечатка мелким шрифтом рассказа «Чертопханов и Недопюскин», после чего редакция поясняла: «И. С. Тургенев прервал тогда на этом месте рассказ, заключив обещанием досказать конец „когда-нибудь в другой раз“. — Ред.» Получив от Стасюлевича оттиск первого листа, и письме от 11 (23) октября 1872 г. Тургенев одобрил такую подачу материала. Следующим письмом, от 21 октября (2 ноября), он сообщал, что не нашел в публикации «ни единой опечатки!», но на другой день опечатки всё же нашлись: «Две незначительны, — но третью надо исправить — а то, пожалуй, какой-нибудь корреспондент „Московских ведомостей“ станет доказывать, что я до того потерял всякий смысл, живя за границею, что полагаю, что русские чихают ртом. — Если возможно, сделайте маленькое „erratum“[125] в конце ноябрьской книжки». Та страница письма, на которой Тургенев указал эти опечатки, осталась неизвестной (по-видимому, Стасюлевич передал ее в типографию, где она и затерялась). Стасюлевич не успел поместить поправки в 11-м номере журнала, вследствие чего Тургенев писал ему 31 октября (12 ноября): «Вы напрасно горюете об опечатках; они слишком незначительны — и пусть Чертапханов чихает до следующего номера». Опечатки были указаны в 12-м номере «Вестника Европы» за 1872 г. (с. 881) и сообщены П. В. Анненкову в письме от 31 октября (12 ноября). Наиболее грубая опечатка состояла в том, что вместо слова «гикание» (316, 9) в «Вестнике Европы» напечатано: «чихание», вследствие чего получалось абсурдное в данном контексте чтение: «громкое чихание вырывается из уст». В двух других указанных Тургеневым поправках — вместо слов: «Лошадь, известно, стоила вдвое» (303, 3) предлагалось читать: «Лошадь, очевидно, стоила вдвое» («очевидно» — и в черновом автографе); вместо: «только что» (304, 17) — «только когда» (в черновом автографе — «только как»). Однако при последующих переизданиях (начиная с ЗО 1874) эти поправки Тургенева, затерявшиеся в журнале, не были учтены: первая отпечатка, бросающаяся в глаза своей грубостью, была исправлена, очевидно, по памяти; во втором случае слово «известно» устранено без замены, а третья поправка осталась нереализованной и впервые была принята в издании: Т, ПСС и П, Сочинения, т. IV.

Одновременно с первой публикацией в России Тургенев совместно с Л. Виардо подготовил перевод рассказа на французский язык для 12-го номера «Revue des Deux Mondes», о чем он ставил в известность Стасюлевича 1 (13) октября 1872 г., и дал согласие на перевод рассказа для немецкой «Speher Zeitung» (см. письмо Ю. Шмидту от 1 (13) января 1873 г.).

П. В. Анненков, ознакомившись с рассказом по присланным ему оттискам, нашел, что «вторая часть Чертопханова написана тем же тонким психологом, как и первая», но уступает ей в «свежести юмора», яркости красок, «да и Lust zu fabulieren[126] у автора маленько поослабел». Анненков не одобрил обращения писателя к старому образу, который, по его мнению, в своем повторении уже не имеет живости первого впечатления. «Я прежде думал, — писал далее Анненков, — что вы пустите „Чертопханова“ в эманципацию крестьянскую и покажете, как он сумасбродно с ней примирился и нелепейшим образом сделался выше и гуманнее филантропов и народолюбцев. Но у вас вышла другая дорога, и, кажется, лучшая, потому — проще и более примыкает к „Запискам охотника“». Анненков убеждал Тургенева не прибавлять более ничего к «Запискам охотника» (см.: Рус Обозр, 1898, № 5, с. 20–21). В следующем письме, повторяя эту оценку, Анненков подкреплял ее мнением других русских, живших тогда в Висбадене (граф М. А. Корф и др.): несмотря на то, что рассказ всем пришелся по вкусу, с «Записками охотника» он «составляет диспарат совершенно видный и ощутительный. Где же свобода изложения, обилие черт, теней, отливов, из которых составляются портреты „Записок“, веселость мастера, ходящего развязно в своем сюжете, и мастерство намеков, которые говорят гораздо больше того, что написано. Психолог вырос, писатель если не поник, то накренился в сторону: угол еще красив, да всё же угол. То же будет и со всеми другими рассказами из цикла „Охотника“, еще не дописанными…» (там же, с. 23).