Том 3. Зеленый вертоград. Птицы в воздухе. Хоровод времен. Белый зодчий

Прочь с пути! Огонь не тронь!

ДВА СОКОЛА

Белый сокол, светлый сокол, он отец,

Серый сокол, соколица, — это мать.

Светлый сокол, клюв и когти — в глубь сердец,

Он когтями так умеет обнимать.

Белый сокол, сильный сокол, солнцеок,

Серый сокол, темный сокол — в глубь гнезда.

Светлый сокол, твой полет в лучах высок,

Темный сокол, над тобой во тьме звезда.

СТЕПЬ

Я иду, иду. Всюду степь и степь.

Небо шлет звезду. Упадет за степь.

Небо шлет еще. Свет умрет в пути.

Этот звездный счет мне ль умом пройти!

Я пою себе: Дух смутьян, свирель.

Говорю себе: Да порви же цепь.

День уходит в тень. Всюду степь и степь.

Ночь уходит прочь. Не проходит степь.

В СТЕПЯХ

Здесь мы бродим на степи. Говорим себе: Терпи.

Говорим себе мы: Спи. Сон — спасение в степи.

Здесь мы веселы тогда, — лишь тогда, когда мы пьяны.

Разрушаем ровность дней, — лишь как строим мы курганы.

Здесь напрасно смотрит глаз. Ищет, ищет, — гаснут силы.

Ровность степи давит нас. Здесь высоки лишь могилы.

Так и бродим по степям. Телом здесь, а сердцем там.

Кто в степях поможет нам? Так и бродим по степям.

ПЕРЕКАТИ-ПОЛЕ

Я один на воле,

Перекати-поле.

Пляшет, скачет шар-клубок.

Корни дуба крепки,

Мне ни в чем зацепки.

Путь свободен, мир широк.

У иного сила

Вся ушла в стропила,

Как гробницу строит дом.

Мне иная доля —

Перекати-поля:—

Хочешь воли, так уйдем.

КОГДА ЖЕ?

Когда же он, тот безымянный кто-то,

Кто в наши незапамятные дни

Лес победил и выкорчевал пни, —

Кому земля отрада и забота,

Кто был кормильцем темным искони, —

Когда же он, кто ведал гнет без счета,

И сам, другим кормилец, голодал, —

Когда же он узнает дни иные?

Я жду. Молюсь. И пусть я слаб и мал,

Моя молитва в выси неземные

Идет как крик. Я Небу говорю: —

Пошли же темным яркую зарю.

ПОСЛЕ БУРИ

Зеленовато-желтый мох

На чуть мерцающей бересте.

Паденье малых влажных крох,

Дождей отшедших слабый вздох,

Как будто слезы на погосте.

О, этих пиршественных бурь

В ветрах сметаемые крохи!

Кривой плетень. Чертополохи.

Вся в этом Русь! И, в кротком вздохе,

Сам говорю себе: Не хмурь

Свой тайный лик. Молчит лазурь.

Но будет: Вновь мы кликнем громы,

И, в небе рушась, водоемы,

Дождями ниву шевеля,

Вспоят обильные поля.

ИГЛЫ-ИГОЛЬЧИКИ

Стебель овса,

Это — краса

Наших безбрежных полей.

Иглы-игольчики,

Звон-колокольчики.

Небо, пошли нам дождей!

В колосе ржи,

Возле межи,

Шелест и шепот расслышь.

Нива зеленая,

Словно с амвона я

Слышу молитвы и тишь.

Хлеб мой ржаной

Весь предо мной.

Солнце, пошли нам огня!

Свет-колокольчики,

Иглы-игольчики,

Тешат, не колют меня.

Тихо звеня,

Корм для коня

Вызлатил ровность пустынь.

С желтыми нивами

Быть нам счастливыми.

Колос да спеет! Аминь!

КОЛОС

Колос полный, колос спелый, золотой,

Ты, возросший из единого зерна,

Ты, узорный, ты, резной, и ты, литой,

Ты, дремотный, колос к колосу — волна.

Зерна в числах, звезды в небе, нити сна,

Пряжа грезы, всходы радуг, Млечный Путь,

Как красива перекатная волна.

Веруй в даль. Беги вперед. Себя забудь.

РУСЬ

Русь — русло реки всемирной,

Что дробится вновь, — и вновь

Единится в возглас пирный: —

«Миг вселенский приготовь!»

Русь — русло реки свободной,

Что, встречая много стран,

Тихо грезит зыбью водной: —

«Где окружный Океан?»

КАПЛЯ

Семьюдесятью горлами,

В то море, во Хвалынское,

Втекает Волга водная,

Что с капли зачалась.

Семьюдесятью ветками,

Древа в лесу могучия

До неба умудряются,

Да небо не про нас.

По небу только молнии

Прорвутся и сокроются,

По небу только с тучами

Проносятся орлы.

А мы с землею связаны

Семьюдесятью связами,

И лишь слезой любовною

Как дым взойдем из мглы,

ЮРОДИВЫЙ

Есть глубинное юродство

Голубиной чистоты,

Человека с зверем сходство,

Слитье в цельность я и ты.

Все со мною, все со мною,

Солнце, Звезды, и Луна,

Мир я в Церковь перестрою,

Где душе всегда слышна

Псалмопевчества струна.

Был один такой прохожий

Схвачен. — «Кто ты?» — «Божий сын».

«— Песий сын?» — «И песий тоже».

В этом крае Господин

Порешил, что он — безумный.

Отпустили. И во всех,

Средь толпы бездушно-шумной,

Вызывал слепой он смех.

Вот мужик над жалкой клячей

Измывается кнутом.

Тот к нему: — «А ты б иначе.

Подобрей бы со скотом».

«— Ты подальше, сын собачий»,

Рассердившийся сказал.

Тот, лицом припавши к кляче,

Вдруг одну оглоблю взял,

И промолвил: — «Кнут не страшен,

Что ж, хлещи уж и меня.

Для телег мы и для пашен.

А тебе-то ждать огня».

И хлеставший, удивленный,

Лошадь больше не хлестал.

Юродивый же, как сонный,

Что-то смутное шептал.

«— Если Бог — Отец превышний,

Все мы — дети у Отца.

В Доме — все, никто — не лишний.

Черви сгложут мертвеца.

Без червей нам быть неможно,

Смерть придет, и жизнь придет.

В мире шествуй осторожно.

Потому что пламень ждет.

Хоть червя здесь кто обидит,

Побывать тому в Аду.

Кто же мир как правду видит,

В сердце примет он звезду.

Он с огнем в душе здесь в мире,

Согревая всех других,

Смотрит зорче, видит шире,

И поет как птица стих.

Если спросят: — Кто вам предки? —

Молвим: — Волны предки нам,

Камни, звери, птицы, ветки.

Ходит ветер по струнам,

Дождь скопляется на камне,

Птице есть испить чего.

Сила виденья дана мне,

Всюду вижу — Божество».

Так ходил тот юродивый

По базарам меж слепых,

В сером рубище — красивый,

Вечно добрый — между злых.

Шла за ним везде собака,

С нею жил он в конуре.

И вещал: — «Вкусивши мрака,