— Да, Генри Джорджъ. Единый налогъ.
— Но вдь это неисполнимо.
— Почему? Неисполнимо казалось освобожденіе рабовъ, у насъ уничтоженіе крпостного права гораздо боле неисполнимо, чмъ освобожденіе отъ рабства земельнаго. И тогда говорили точно также. Вдь дло все въ томъ, чтобы сознано было всмъ обществомъ, большинствомъ людей преступность земельной собственности. Вдь было время, что народъ — рабы не чувствовали всей несправедливости своего рабства и несли его покорно, но прошло время, люди сознали несправедливость, своего положенія и поняли это лучшіе люди изъ рабовладльцевъ и поняли это рабы и нельзя было больше продолжать этого положенія. Только силою можно было удержать рабовъ въ ихъ положеніи, а силой не долго удержишь, — тоже самое и теперь и съ земельнымъ рабствомъ. Точно также лучшіе люди...
— Такіе, какъ вы.
— Лучшіе люди изъ земельныхъ рабовладльцевъ понимаютъ и теперь, что это не можетъ такъ продолжаться, и сознаютъ себя преступниками.
— Это мы съ вами, княгиня, преступники.
— Да преступниками. Вы можете не сознавать свое преступленіе, но народъ не можетъ не видть его. Онъ не только видитъ, но чувствуетъ его на своей ше. И въ такое время мы ничего умне не можемъ придумать, какъ безнравственный, развращающій народъ законъ 9-го ноября, и только мечтаемъ. о томъ, какъ бы намъ не отстать отъ Европы, хотя мы стоимъ. въ народномъ сознаніи на тысячи верстъ впереди ея. Да это ужасно.
— Да, но какъ же осуществить это?
— Нужно, чтобы люди сознали незаконность, преступность. земельной собственности. А сознаютъ это люди, они найдутъ средство осуществить освобожденіе рабовъ земли, такъ же, какъ нашли средства освободить негровъ въ Америк и крпостныхъ. въ Россіи, надо только, чтобы люди поняли, что нельзя боле продолжать жить при этой вопіющей несправедливости. И не скрывать надо отъ себя, но напротивъ вс силы употреблять, на то, чтобы сознать ее также, какъ сознаетъ ее народъ. А мы говоримъ: Европа. Мы, стоящіе по сознанію народа впереди Европы, мы, которымъ такъ легко сдлать этотъ шагъ, который неизбжно сдлаетъ и Европа, мы справляемся о томъ, что длаетъ Европа, и стараемся затормозить ршеніе вопроса и скрыть отъ себя преступность нашего положенія, двойную преступность, потому что мы имемъ передъ собой указанія народа.
— Да, что, я значитъ преступница, вступилась княгиня. Благодарю, мн кажется однако, что вы немножко зарапортовались, милый Н. И.
— Нтъ, я ничего этого не говорю, вдругъ уныло сказалъ Орловъ. Нтъ, я ничего, ничего не говорю.
Вс замолчали. Всмъ было неловко. Потомъ вдругъ О[рловъ] вскочилъ и дрожащимъ голосомъ заговорилъ, обращаясь ко мн, къ кн[ягин], камергеру и особенно къ дочери брюнетк.
— Милые мои, заговорилъ онъ, простите, если я васъ обидлъ, но подумайте, ради Бога подумайте, о чемъ я говорю, и вы, Е[катерина] П[етровна], и вы, къ камергеру. Вдь это не шутка. Не шутка, а страшное дло. Вы говорите о народ, о крестьянскомъ народ, что они сожгли какіе то сараи, срубили деревья, потравили луга, вы осуждаете, браните ихъ. А вы только подумайте, что они должны испытывать, глядя на эту вашу жизнь, которую они поддерживаютъ только потому, что вы отняли у нихъ ихъ достояніе. Въ особенности потому должны мучительно испытывать, что они также хорошо знаютъ, какъ то, что солнце каждый день всходитъ, что земля Божья, и знаютъ не такъ, какъ мы, по разсужденію, а знаютъ своими боками, что имъ безъ земли жить нельзя, что они, только работая всю жизнь на земл и ели-ели питаясь, могутъ возрастить дтей, такихъ же людей, какъ ваши. Подумайте, какое должно быть ихъ смиреніе, терпніе, незлобивость, если они, зная все это, продолжаютъ, милліоны и милліоны ихъ, нести свою матеріальную жизнь, только изрдка сжигая ваши груши и вишни и вырубая десятки деревъ, выросшихъ на земл, которая принадлежитъ имъ больше, чмъ вамъ. Подумайте объ этомъ, оглянитесь на себя и поймите величіе этого народа и поклонитесь ему и попросите его прощенія. А не говорите, что вы хотите устроить его по образцу несчастной, развращенной Европы.
— Странныя у васъ мысли Н. И. — сказала кн[ягиня] и начала длинную рчь о своихъ обязанностяхъ передъ дтьми, о томъ, какіе бываютъ дурные опекуны, о томъ, какія дти князя Адашева, а онъ былъ женатъ на Строгоновой, родной сестр извстнаго, еще у него была исторія съ Бубновой.
Орловъ молча слушалъ, потомъ вздохнулъ, повернулся и вышелъ скорыми, взволнованными шагами.
— А знаете, я бы не пускалъ такихъ людей въ домъ.
— Что длать. Je le souffre en m'emoire de mon pauvre cher Mika.384
— Такая каша въ голов у этихъ людей, сказалъ камергеръ, обращаясь ко мн, не правда ли, докторъ?
— Я не достаточно обдумалъ этотъ вопросъ, чтобы составить себ о немъ опредленное мнніе.
————
№ 15.