Том 4

Распоряжался же он всеми этими заслуженными в многолетней борьбе с народом дарами весьма предприимчиво. Деньги без смущения давал в рост, но под вполне благородный процент, под залог брал только партбилеты, ордена Ленина, Победы, золотые геройские звезды и всю антисоветскую литературу. Брал ее исключительно для того, чтобы сжечь, если она вовремя не выкупится диссидентом. Брал и антиквариат.

К антиквариату знакомый мой пристрастился в ту пору, когда всесильный его папашка безбожно драл взятки с родственников именитых заключенных за посылки с различной жизненно важной на Севере «бациллой», с лекарствами, витаминами и чесноком.

Поражали меня всегда странный рабочий девиз «закладывающего – не закладывают», замечательная практическая сметка моего знакомого при многочисленных ростовщических операциях и обострившееся в нем после лечения знание советской жизни. Например, под заклад партбилета он никогда не давал больше трешки на недельный срок. Однако мог дать и пятерку, но только в том случае, если закладывавший как-то доказывал, что на такое-то число в министерстве назначено закрытое партсобрание, или предъявлял повестку с вызовом в райком партии на разбор персонального дела.

Кандидатские и докторские дипломы, удостоверения заслуженных мастеров спорта СССР, значки лауреатов государственных премий, именное оружие времен Гражданской войны и порнографию, ради поправки украденную юными алкашами у выездных родителей, знакомый мой и в грош не ставил, поскольку вся эта ненужная, в сущности, дрянь подолгу не выкупалась некоторыми опустившимися обывателями.

Кстати, самую большую сумму из когда-либо выданных – одиннадцать рубчиков – получила однажды за усыпанный диамантами орден Победы запойная в тихую тряпочку домработница отставного одного маршала, тетя Нюся. Это была всеобщая любимица деклассированных жильцов нашего многоэтажного «номенклатурного» дома на Фрунзенской набережной. Пила она зверски еще со времен войны. Но однажды в доме хворавшего маршала наложено было жестокое табу на все спиртное. Для пущей охраны табу родственники маршала выдрессировали в питомнике КГБ злющего и нервного эрдельтерьера. Учуяв чекушку в маршальской заначке или в закутке тети Нюси, он просто выходил из себя, мог укусить за что попало даже непьющих членов семьи и рыскал по всей квартире, словно безумный участковый, с заливчатым воем, пока не на-ходил заначку и ее при нем не выливали до последней капли в сортир.

Так что тетя Нюся, затравленная Алкашом – так звали умное животное – и жившая, как при коммунизме, то есть на полном обеспечении, но без выдачи на руки денег, вынуждена была закладывать перед запоями и после них особо ценные маршальские регалии моему знакомому. Она и ночевала в запойные дни у него на квартире. О появлении ее в доме маршала не могло быть и речи до полного отрезвления, похода в парную и дезодорирования всего организма от сивушных миазмов народными средствами. Алкаш натаскан был так, что при заходе любого человека в квартиру, включая маршала, вскидывал передние ноги на плечи и сдержанно поначалу рычал: «Дыхни, сволочь!»

Если от человека этого чем-нибудь разило, Алкаш, не будучи вовремя уведенным на балкон, отходил от разившего, затем с разбега вновь бросался ему на грудь, толкал, валил на пол и, брызгая в лицо густой, с виду пивной пеной, бешено вылаивал что-то непримиримо антиалкоголическое. «Переключить бы этого зверя на борьбу с брежневской коррупцией, – любил первое время говаривать маршал, начальственно наслаждаясь конфузом какого-нибудь непросыхавшего гостя или тети Нюси, – давно бы уж имели ракетно-ядерное превосходство над США».

Но в конце концов от Алкаша в маршальском доме со-всем не стало жизни, а уморить пса, как не раз предлагал дружок хозяина – первый зампред госкомитета по охра-не окружающей среды, было невозможно: маршал враз запил бы с тетей Нюсей, и его хватила бы последняя, обещанная «убийцами в белых халатах» кондрашка. «Вот пройдет 35-летие со дня Победы, – втолковывали маршалу в отделе пропаганды ЦК КПСС, – и пей тогда сколько в тебя влезет. А на торжествах ты нам нужен. Ты у нас все еще живой символ войны и победы. Молодежь ведь наша собирается не воевать, а котелки в окопах выменивать у американа на джинсы и наркотики… Уважь…»

Все эти подробности я рассказываю не ради свойственной авторам прозаических произведений болтливости, но для того, чтобы обрисовать нашу историйку со всевозможных сторон, тем более талантливая, натасканная собака играет в ней не последнюю роль.

Однажды, после того как в День Вооруженных Сил все многочисленные гости вынуждены были пить заместо коньяка болгарский виноградный сок и шведское какао из «Березки», терпение маршала лопнуло. Он намерен был загладить свою вину перед старыми боевыми товарищами, чтобы пили они что хотят и сколько хотят, а не вжимали бы головы в плечи, словно от пронзительного воя «юнкерсов», от рычания сующего свой нос в фужеры «поганого курчавого господина на четырех лапах».