Том 4.

Ирочку покорила искренность его голоса. Прекрасное лицо Ростика было так близко, что до него хотелось осторожно дотронуться.

Не дожидаясь ответа, Ростик стал говорить Ирочке, что он глубоко несчастен.

— Вам это может показаться смешным, — говорил он. — Физически я сильный человек, спортсмен. Мне как будто не к лицу такие слова. Но поверьте, я говорю правду. Что такое человек, лишенный счастья? Все это, — он обвел рукой вокруг себя, — мертво без личного счастья.

— А как вы понимаете личное счастье? — робко спросила Ирочка.

Она искренне ждала от него откровения и верила, что он может открыть ей все тайны, мучившие ее. А у него для таких случаев была давно приготовлена дежурная, пустая фраза:

— Любовь двух сердец.

Но для Ирочки и эта пустая фраза прозвучала великой правдой жизни, ибо всей силой своего взбудораженного сердца Ирочка сейчас готова была верить, преклоняться, любить. Наконец–то явился герой ее романа, каким она его всегда воображала…

Теперь можно было переходить к танцам.

Ростик подошел к заметно разомлевшему Ивану Егоровичу и с почтительной улыбкой, весело и в то же время учтиво спросил:

— Вы не танцуете?

Иван Егорович понял, что с ним шутят, и серьезно ответил:

— Танцую. «Казачка».

Такого танца Ростик не знал. Ирочка повисла на дяде и впервые за весь вечер расхохоталась. Ростик поставил пластинку, протянул Ирочке руку, и они прошли в другую комнату. Ирочке никогда не приходилось танцевать с настоящими мастерами, и ко всяческим стилям она относилась иронически. Но когда Ростик мягко и до изумления неслышно обнял ее и повел каким–то вкрадчивым, лисьим шагом, Ирочка с удовольствием покорилась ему. Он был вполне корректен и не допускал ничего такого, что позволяют себе танцующие мальчишки. С Ирочкой как бы прогуливался мужчина, полный чувства собственного достоинства, изящный, сильный. Он тихо говорил ей, делая паузы, когда этого требовал ритм танца:

— Я и мама живем скромно и тихо. — Пауза. — Мы очень дружны с мамой. — Пауза. — Она у меня молодая и красивая, правда?

— Правда, — ответила Ирочка, с радостью глядя на своего кавалера.

— Я часто бываю за границей. — Пауза. — Могу привезти вам что–нибудь. Пудру, например. — Пауза. — Эти поездки даются нелегко, но это моя работа. — Пауза. — Будем дружить? Хотите?

— Хочу! — радостно ответила Ирочка.

— Я очень люблю искусство. — Пауза. — Большой театр — мой второй дом. — Пауза. — Хотите, на той неделе пойдем в Большой театр?

— Очень хочу!

— Танцует Майя Плисецкая.

Пластинка кончилась. Ростик подошел к радиоле, склонился над ее приборами и повернул к Ирочке свое лицо.

— Будем продолжать? Хотите?

— Очень хочу, — покорно и радостно ответила Ирочка.

Глава двадцать вторая На другой день. Володька

Впервые в жизни Володька не спал всю ночь. Ворочаясь до рассвета на своей койке, он мучительно думал об Ирочке, о дяде Деме и снова об Ирочке.

Придя раньше всех на работу, — а они уже перекочевали с Арбата в Замоскворечье, — Володька сам пошел навстречу бригадиру.

— Дядя Дема, — виновато и дружески сказал Володька, — что хочешь, то и делай. Я виноват. Характер!.. Дурость мозги замутила. Что хочешь, то и делай.

Дядя Дема обрадовался. Он вовсе не хотел ссориться с мастером, тем более серьезно, без надежды на примирение. Но радости своей он ничем не выдал. Пусть Володька Левадов — мастер, пусть у него высокий разряд, все равно он нижестоящий. Азбуку «нижестоящих» и «вышестоящих» бригадир знал превосходно и решил ответить Володьке со всем величием, на какое был способен.

Он засунул руки в карманы, выставил ногу вперед, чуть запрокинул голову. Все это он сделал в одно мгновение, согласно нехитрым правилам вышеназванной азбуки.

— Собирался я дело подымать, — величественно сказал дядя Дема, — мог бы утопить тебя запросто, но не хочу. Мне плевать, извинился, не извинился. Молодость твою жалею. Но ты помни… Помни, — повторил дядя Дема, пронзив собеседника грозным взглядом.

У Володьки заклокотала кровь. На угрозы дяди Демы он не обратил внимания, но тон бригадира возмутил его. Если бы не раздумья сегодняшней ночи, неизвестно, как бы он повел себя сейчас. Вспомнив об этих раздумьях и сразу успокоившись, Володька подумал: «Дему не переделаешь. Как был гадом, так и остался. Лишь бы самому не сделаться таким». Этой был тот вывод, к которому он пришел сегодня ночью.

Дядя Дема торжествовал. Володька отошел от него притихший и, значит, побежденный. Тут же началась сутолока первого рабочего дня на новом объекте. Надо было быстро наметить то, что именовалось у них «фронтом работ». И Володька снова пел свои песни, совсем как в то знаменательное утро, когда он впервые увидел Ирочку сквозь листву цветов на подоконнике.