Том 4

С о к р а т. Так кого же ты называешь корыстолюбцами? Значит, не тех, кого мы перечислили,— ведь они не считают нужным наживаться на том, что ничего не

344

стоит? Но если тебе верить, странный ты человек, получается, что на свете не существует корыстолюбивых людей?

Д р у г. Да я, мой Сократ, хочу назвать корыстолюбцами тех, кто из-за ненасытной алчности постоянно жаждет извлечь непомерную выгоду и нажиться на совершенно ничтожных, мало чего стоящих или совсем ни к чему не пригодных вещах. e

С о к р а т. Но, достойнейший мой, лишь в том случае, если они не ведают, что вещи эти ничтожны: ведь противоположный случай невозможен, как мы только что сами себе показали путем рассуждения.

Д р у г. Да, ты прав.

С о к р а т. И ясно, коль скоро они лишены знания, что они допускают ошибку, считая дорогостоящим то, что не имеет никакой цены.

Д р у г. Это очевидно.

С о к р а т. С другой стороны, корыстолюбцы любят наживу?

Д р у г. Да.

С о к р а т. Нажива же, говоришь ты, противоположна убытку?

Д р у г. Конечно. 227

С о к р а т. Бывает ли для кого-нибудь благом убыток?

Д р у г. Ни для кого.

С о к р а т. Наоборот, он — зло?

Д р у г. Да.

С о к р а т. Значит, из-за убытка люди претерпевают вред?

Д р у г. Да, претерпевают.

С о к р а т. Следовательно, убыток — зло. А прибыль противоположна убытку?

Д р у г. Противоположна.

С о к р а т. Значит, нажива — добро.

Д р у г. Да.

С о к р а т. Значит, ты называешь корыстолюбцами любителей добра? b

Д р у г. Похоже, что так.

С о к р а т. Отнюдь не безумцами считаешь ты, мой Друг, корыстолюбцев. Ну а сам-то ты любишь то, что является добром, или нет?

Д р у г. Конечно, люблю.

С о к р а т. Существует ли какое-то благо, тобой не любимое, которому ты предпочитаешь зло?

Д р у г. Нет, разумеется.

345

С о к р а т. Значит, вероятно, ты любишь всякое благо?

Д р у г. Да.

С о к р а т. Спроси меня, не такого же ли я мнения,

с и я соглашусь с тобой и признаю, что также люблю благо. Но не думаешь ли ты, что и все остальные люди, как мы с тобой, любят благо и ненавидят зло?

Д р у г. Да, мне так кажется.

С о к р а т. А мы согласились, что прибыль — благо?

Д р у г. Да.

С о к р а т. Но таким образом все без исключения оказываются корыстолюбцами? И наоборот, при прежнем нашем рассуждении никто не оказался корыстолюбцем. Какое же из этих рассуждений не приведет нас к ошибке?

Д р у г. Я думаю, то рассуждение, мой Сократ, кото-

d рое правильно определит корыстолюбца. А правильно считать корыстолюбивым человека, придающего значение тому и считающего возможным нажиться на том, в чем достойные люди никогда не осмелятся искать прибыль.

С о к р а т. Но видишь ли, милейший мой, только сейчас мы признали, что наживаться — значит извлекать пользу.

Д р у г. Ну и что же?

С о к р а т. Да ведь вдобавок к этому мы согласились, что все люди всегда стремятся к благу.

Д р у г. Да, согласились.

С о к р а т. Значит, и добрые люди желают получать всевозможную выгоду, если только она — благо.

e Д р у г. Но не к той выгоде стремятся они, мой Сократ, от которой могут претерпеть вред.

С о к р а т. А вредом ты называешь урон или что-то иное?

Д р у г. Нет, именно урон.

С о к р а т. Но люди терпят урон от прибыли или же от убытка?

Д р у г. И от того и от другого: они терпят урон и от убытка и от нечестной прибыли.

С о к р а т. Кажется ли тебе какое-либо достойное и благое дело нечестным?

Д р у г. Нет, конечно.

228 С о к р а т. А разве мы не признали немного раньше, что прибыль противоположна убытку, ибо он — зло?

346

Д р у г. Я это подтверждаю.

С о к р а т. Но ведь то, что противоположно злу, есть добро?

Д р у г. Да, мы это признали.

С о к р а т. Вот видишь, ты хочешь меня провести, намеренно утверждая то, что противоречит нашему недавнему соглашению.

Д р у г. Нет, Сократ, клянусь Зевсом! Напротив, это ты меня надуваешь и, уж не знаю как, играешь мною в словах, словно мячиком.

С о к р а т. Побойся бога! Это и в самом деле было бы b

с моей стороны дурно — не прислушаться к достойному и мудрому человеку.

Д р у г. К кому же это? И в чем именно?

С о к р а т. А к своему и твоему согражданину, сыну Писистрата из Филаид, Гиппарху, старшему из детей Писистрата и самому мудрому из них: он показал нам множество прекрасных деяний мудрости, и в том числе первым ввел поэмы Гомера в нашу страну, заставив рапсодов поочередно, одного вслед за другим, читать их на Панафинеях, как они делают это и в наше время; точно так же он привел в наш город теосца Анакреонта, с снарядив за ним пятидесятивесельное судно, а кеосца Симонида всегда держал при себе, оделяя его великим жалованьем и дарами1. Делал он все это, желая образовать своих сограждан, дабы повелевать возможно лучшими людьми, и не считая, будто он должен завидовать чьей-либо мудрости, ибо он был достойнейшим человеком. Когда же граждане столицы и ее окрестностей стали у него достаточно образованными и все восхищались его умом, он, задумав дать образование жителям сел, d