Затем Турнер устал от Голливуда и от кино. «Медная бутыль» («The Brass Bottle*, 1923), «Белый мотылек» («The White Moth», 1924, с участием Шарля де Рошфора и Барбары Л а Марр), «Двое никогда не встретятся» («Never the Twain Shall Meet», 1924, с Анитой Стюарт) оказались неудачными и в художественном и в коммерческом плане, так же как и «Муки» («Torment», 1924), пропагандистский антибольшевистский фильм, действие которого происходило в России, Японии и США. После яростной кампании 1920—1921 годов против «большевистской угрозы» Голливуд отказался от подобных прямых методов политической пропаганды, другим примером которой был фильм «Волжский бурлак» Сесиля Б. де Милля. Нам неизвестны причины, которые заставили Турнера, щедрого и либерального человека, принять участие в этой авантюре.
Он затосковал по родине. В свое время во Франции против него велась яростная кампания. Его обвиняли в дезертирстве во время войны, в антимилитаризме, анархизме и прочих грехах. Но по мере того как шли годы, нападки на него почти прекратились.
В 1926 году он начал для «МГМ» на Гаваях и в Пуэрто-Рико съемки «Таинственного острова» по роману Жюля Верна. Через некоторое время компания навязала ему своего продюсера. Не признав его власти, Турнер тут Же отбыл в Париж. Вернувшись в начале сентября на родину, он заявил корреспонденту «Синэ-магазин»
(17 сентября): «Я вернулся отдыхать. Думаю, что после' четырнадцати лет неустанных трудов имею право на отдых. Отправлюсь в Турень и буду читать в тишине, под сенью красивейшего сада Франции. Если вы не имеете ничего против, то о кино я забуду до нового веления сердца».
Но уже в начале 1927 года он приступил к съемкам фильма «Экипаж» по роману Кесселя, и кампания нападок на него было возобновилась, но вскоре сошла на нет. Режиссер перестал принадлежать американскому кино и вновь занял свое место во французской кинематографии, но, вопреки ожиданиям, большой роли в ней не сыграл.
В Соединенных Штатах влияние Турнера было значительным. Его культура, вкус к естественным или стилизованным декорациям, утонченность сыграли решающую роль в развитии американского послевоенного кино. Оно ощущалось и в последующие годы. По мнению Льюиса Джекобса, особенно сильно повлиял он на Рэкса Ингрэма, хотя тот и не относился к его прямым ученикам, как Кларенс Браун.
Ингрэм (1892—1950) был высоким, красивым, элегантным, образованным и обворожительным человеком. Некоторое время он выступал в качестве актера. И, продолжив актерскую деятельность, мог бы стать вторым Уоллесом Рейдом или Рудольфо Валентино. Но он предпочел режиссерскую работу и семейное счастье, поскольку его женой была Элис Терри, одна из самых златокудрых и красивых звезд Голливуда тех времен. Ингрэм как режиссер добился крупных коммерческих успехов. Журналисты в 1923 году так описывали его дебют (Эдмон Зпардо, «Синэа», 12 января 1923 года):
«Рэкс Ингрэм не американец, а ирландец, родившийся в 1892 году в Дублине. Отпрыск знатной семьи, он семнадцати лет бежал из дому и отправился в Америку. Он прослушал курс в Йельском университете и занялся скульптурой, навсегда оставшейся его хобби.
Он поступает статистом в «Фокс». Его замечают, когда он пишет сценарий «Черные орхидеи» («В1аск Orchids») для Теды Бары *. Затем переходит в «Юни-
* В этой сжатой рекламной биографии содержится несколько неточностей. Он действительно написал первые сценарии в «Фокс» для фильмов Теды Бары, но «Черные орхидеи» (1916) были одной из его первых режиссерских работ для «Юнивэрсл» с Клео Мэдисон в главной роли.
вэрся». И одну за другой выводит на экран Клео Мэдисон и Клару Кимбэл Янг. Начинается война. Рэкс Ингрэм поступает летчиком в «Авиационный корпус», где сЛужит пятнадцать месяцев.
В 1919 году Ингрэм возвращается в Голливуд, снимает Элмо Линкольна в «Ловце жемчуга» * («Тпе Beachcomber*) и получает приглашение от «Метро». Но ему не хватает известности. Известность пришла с фильмом «Четыре всадника Апокалипсиса». Фильм потребовал восьми месяцев работы и сделал его имя известным во всем мире».
Фильм ждали во Франции как шедевр. После мощной рекламной кампании в начале 1922 года он вышел на французские экраны. И Луи Деллюк написал («Синэа», 24 марта):
«Какое разочарование! Результаты двух лет рекламы развеяны одним часом демонстрации. Хуже не бывает — после первых ста пятидесяти метров фильма мы видим на экране плоские, устаревшие приемы.
Дансинг Буэнос-Айреса, где Рудольфо Валентино с блеском крутит продажных Долорес с красивыми ножками; он великолепен, от него веет пылкостью и остротой — ощущается тон тех старых фильмов, в которых Томас Инс мыслил (с озарением) а-ля Джек Лондон.
Но затем крах за крахом. Конечно, нельзя отрицать, что фильм старый! Картонные калифорнийские
деревни мало похожи на руины Марны. <...> Де Милль и Фицморис сделали лучше. Холостой выстрел. Не будем о нем говорить.
<...> Ужасен вечер,
Освистано все, кроме обезьяны.
Но обезьяна молчит,
А субтитры...»