Том 4. Четвертая и пятая книги рассказов

Это, конечно, дело вкуса, но мне дочь тюремщика очень нравится. Да, ведь вы же её совсем не знаете? Значит, она была беленькая и тоненькая, с заплетенными косичками и зелеными глазками. Ей было 15 лет и одета она была в костюм того времени, к которому угодно будет читателю приурочить историю. Для Элизы же это решительно всё равно, потому что она как душенька «во всех нарядах хороша», хоть бы в водолазном костюме.

Конечно, чистоте их любви много способствовало то обстоятельство, что Николай всё время сидел за решеткой, а Элиза гуляла по двору.

Они даже не могли поцеловаться, потому что окно Николая находилось в 4-м этаже.

Так как для того, чтобы звуки нежного Элизина голоса долетали до Николая, дочери тюремщика нужно было говорить очень громко, почти кричать, то их объяснения скоро сделались известными другим людям и любовь их открылась. Тут Элизу посадили в её горнице, а об Николае вспомнили. Его, оказывается, так основательно позабыли, что даже позабыли причины, по каким он был заключен в тюрьму. А так как он был в нее заключен вскоре после военного времени, когда королевские дела не вполне были приведены в порядок, без особенного суда и следствия, то никаких письменных документов, доказывающих его вину, не сохранилось.

Когда королю доложили об этом, он долго тер лоб, – вспоминая, наконец, воскликнул:

– Самого Николая я помню: это – тот пастух, которого мы забрали при походе на соседей. А что он сделал, я решительно не помню. Наверное, какой-нибудь вздор. Свою курицу вместо чужой украл, или что-нибудь в таком роде.

После таких слов, даже те вельможи, которые смутно помнили, за что был посажен Николай, не осмелились этого высказать, потому что король гордился отменною памятью, великодушными делами и острыми словами. К последним он причислял и вышеупомянутую свою речь, так что было неудобно соваться в его решения. А король, довольный началом, продолжал: – я скоро собираюсь вести войну с тою же страною и Николай может быть нам полезен. Что же касается до того, что он полюбил Элизу, это его частное дело и никакого государственного преступления тут нет. Если отец девушки согласен, то, я думаю, ничто не мешает их браку.

Но отец девушки был не только несогласен, а, наоборот, отказал наотрез. Тогда король сказал: предоставь это дело мне, я поговорю с Николаем и даю тебе слово, что через три дня он и думать позабудет о твоей дочери.

Король так говорил потому, что кроме того он гордился убедительною силою своих разговоров. Он считал, что стоит ему, как Сократу, поговорить полчаса о гороховом супе, или вареных бобах, – и он убедит кого-угодно изменить родине, переменить веру или разлюбить любимого до сих пор.

Потому главный тюремщик не противоречил, поклонился и вышел, а к королю привели Николая. Тогда между ними произошел следующий разговор:

– Ты Николай?

– Николай.

– Почему же ты Николай?

– Потому что меня так назвали.

– А если б тебя назвали Петром?

– Тогда бы я назывался Петром.

– У тебя изменился бы нос или уши от этого?

– Не думаю.

– Что же ты полагаешь, если б тебя звали Павлом, тебя бы солнце больше пекло?

– И этого не полагаю.

– Ведь, если б ты умел печь булки, ты бы назывался булочник?

– Справедливо.

– Почему же ты тогда упорствуешь в любви к Элизе?

– Я не упорствую.

– Что ж ты делаешь?

– Я просто люблю ее.

– Королю нужно повиноваться!

– Следует.

– Ну, так как же?

– Я не знаю.

– Отец Элизы за тебя не выдаст.

– Это его дело.

– И ты Элизы больше никогда не увидишь.

– Ну, что ж делать?

– Разве тебе это будет приятно?

– Я не говорю этого.

– Да ты знаешь ли, что ты сейчас делаешь?

– Разговариваю с королем.

– А кто так еще разговаривал?

– Я не знаю. Вероятно, немало несчастных людей так разговаривает.

– Это называется сократический диалог.

– Всё может быть.

– А Сократ был величайшим мудрецом.

– Тем лучше для него.

– Так вот ты и чувствуй.

– Теперь, когда ты мне сказал, буду чувствовать.

– Так как же тебе не стыдно?

– Я не знаю, чего мне стыдиться, я ничего не сделал.

– Ведь ты делаешь зло отцу девушки, мне и самой Элизе.

– Я вообще ничего не делаю. Как же я могу делать зло?

– Мы все расстраиваемся от твоей любви.

– Если б я не говорил о своей любви, о ней никто бы не знал. Если вас расстраивают мои слова, я не буду говорить – вот и всё.

Тогда король обрадовался и крикнул тюремщика.

Что я тебе говорил? Стоит умному человеку пять минут поговорить, как он может убедить в чём угодно. Вот Николай уже забыл и думать о твоей дочери.

Тогда тюремщик обратился к пастуху:

– Это правда, что ты разлюбил Элизу?

– Нет, неправда. Я ее люблю.

Тут вступился король и закричал на Николая:

– Ах ты такой сякой, ты же мне обещал, что не будешь говорить о своей любви!

– Зачем же вы меня спрашиваете?

Король тюремщика успокоил и Николая оставили на свободе, стараясь только о том, чтоб он не имел случая видеться с девушкой, которую уверили, что Николай ее разлюбил. Элиза не очень этому поверила и всё искала удобной минуты, чтоб спросить об этом у Николая самой. Однажды, выйдя за дворцовые ворота, она увидела Николая, сидящим на скамейке и спросила его:

– Это правда, Николай, что ты меня разлюбил?