Том 4. Четвертая и пятая книги рассказов

Действительно, ничто не указывало на скорый отъезд сестер Ламбер, так же как далеко не очевидны были причины их приезда. Они жили и жили на своих антресолях, уходили в известные часы неизвестно для чего, говорила «Ирина здесь, она нас слышит». Так изо дня в день. Впрочем, некоторая эволюция все же совершалась в доме. Во-первых, мыло «Pears' Soap» было только началом, после которого последовали и другие указания на то, что любила Ирина и чего нет. Иногда Софья или Елена Артуровны заявляли даже не о том, что Ирина любила то-то и то-то, но что Ирина любила бы, хотела бы, предпочла бы. Второю переменою было то, что часто по вечерам или, если хотите, по ночам скрипела дверь в покойчике Софьи Артуровны, а она спускалась по внутренней лестнице прямо в кабинет Павла Ильича для продолжительных бесед, назидательных и волнующих. В самом факте бесед не было, конечно, ничего особенного, но вдруг за одним из завтраков Павел Ильич, обратясь к Сереже, сказал:

– Сережа, в четверг тебе придется поехать в Москву.

– Зачем? – спросил тот с недоумением. – Я не знаю, зачем мне туда ехать.

– Бедное дитя, ничего не надо знать, так хочет Ирина, – прошептала Софья Артуровна.

Сережа густо покраснел и промолвил:

– Прости, отец, но я нахожу это странным и не поеду.

Обе сестры Ламбер всплеснули руками, а Павел Ильич, нахмурившись, сказал твердо:

– Сергей, ты поедешь!

Сережа долго смотрел на отца, наконец, пожав плечами, ответил:

– Если ты приказываешь, конечно, я поеду, но за последствия не ручаюсь.

– Зачем, папа, Сереже нужно в Москву? – спросила Екатерина Павловна.

Елена Артуровна схватила ее за руку и воскликнула:

– Как ты не понимаешь, девушка? Это желание вашей покойной матери, – и посмотрела на нее с удивлением, как на человека, не понимающего простейших вещей.

– Я сказал уже, что я поеду, но я просил бы избавить меня от подобных разговоров и вообще от всяких мистификаций.

Обе Ламбер закивали укоризненно головами и произнесли обе разом, нараспев:

– Ай, ай, как не стыдно, Сережа! Такой молодой и такой безверный.

Но Сережа едва ли слышал это замечание, потому что, хлопнув дверью, он уже вышел из комнаты.

VI

Катенька была несколько сердита на теток, не столько за то, что услали Сережу, сколько за странное и непонятное влияние их на отца. Притом ей было неприятно, что сестры Ламбер взяли как бы монополию на память ее покойной матери. При их приезде она относилась к ним скорее как благосклонная наблюдательница, но после истории с Сережей это отношение стало походить более на отношение подозрительного шпиона. От ее недоверчивого и внимательного взгляда не ускользало ни одно слово, ни одно движение как теток, так и отца, особенно если они касались покойной матери. Очевидно, эта наблюдательная позиция в свою очередь не укрылась от глаз сестер Ламбер, потому что однажды после завтрака Елена Артуровна отозвала Катю и, обняв ее за талию, сказала:

– Ты, кажется, чем-то недовольна, Катя?

– Нет. Отчего ты думаешь?

Елена Артуровна улыбнулась и ответила:

– Ты недовольна мною и сестрой Софи, и я знаю, за что.

Катя хотела было возражать, но Елена, крепче обняв ее, продолжала:

– Ты ревнуешь Ирину к нам, это вполне понятно, и я тебя не виню. Но если бы ты хоть минутку подумала благоразумно, тебе стало бы ясно, как это ненужно, именно ненужно!.. Ты думаешь, что мы не имеем права считать Ирину более близкой нам, чем тебе, твоему отцу и брату? Конечно, мы очень долго не видались с сестрой, но это нисколько не уменьшает силы наших чувств. И потом – это главное – есть люди, которым воля и желание ушедших яснее видны и чувствительнее, нежели другим, хотя бы эти последние и были связаны узами ближайшего родства и самой подлинной любовью. Это совсем особенный дар, особая благодать, которая, конечно, посылается помимо нашей воли, но которую удерживать, укреплять и развивать всецело зависит от нас самих. Ты понимаешь, что я говорю?

Екатерине Павловне было как-то странно и неловко слушать эти объяснения; потому она ответила неохотно и не глядя на собеседницу:

– Конечно, я понимаю… Но мне не совсем ясно, какое отношение это имеет к данному случаю. Или ты считаешь себя и тетю Софи именно этими особенными людьми? Тут легко ошибиться и счесть себя за то, чем считаться не можешь.

Глаза Елены Артуровны поголубели, щеки покрылись румянцем, и она стала выкликать довольно громко, несмотря на то, что в соседней комнате лакей убирал со стола:

– Нет, в этом ошибиться никак нельзя, никак! И притом это вовсе не такое легкое и радостное свойство, как ты можешь думать! Как всякая благодать, эта имеет свои незабываемые радости и свои тяжести, очень большие. Это дает права, но налагает и обязанности. И вот наша обязанность именно в том и заключается, чтобы передавать и истолковывать твоему отцу желания умершей, так как умершие имеют желания, имеют волю и даже капризы, которые нам кажутся иногда необъяснимыми, оттого что мы гораздо меньше знаем, чем они. Эта обязанность священна, и бежать ее значило бы быть трусом…