Том 4. Чистое Сердце. Флибустьеры

Дон Марсиаль впервые увидел донью Аниту, когда бродячая жизнь завела его на одну из асиенд, принадлежащих дону Сильве, где менее чем за месяц он перебил до десятка диких зверей.

С первого же дня Тигреро — слово это стало для дона Марсиаля прозвищем — влюбился в донью Аниту со всей свойственной ему кипучей страстью. Он стал постоянно следить за ней, и однажды ему пришлось быть свидетелем, как лошадь, на которой она каталась, понесла. Он был неподалеку и кинулся спасать девушку, рискуя собственной жизнью.

Во время этого приключения донья Анита в первый раз обратила внимание на своего обожателя и, произнося слова благодарности, заметила, что, при своей рыцарской храбрости, он чрезвычайно красив. Остальное читателю известно.

Прочтя письмо доньи Аниты, дон Марсиаль покинул островок в сопровождении Кукареса.

Эта поездка повергла леперо в мрачное настроение. В душе он проклинал себя за то, что имел безумие связаться с человеком, за которым в настоящую минуту следовал, как упрямый ослик на привязи. Переход по открытой прерии не сулил ему ничего приятного, он бессмысленно подвергался ежеминутному риску быть настигнутым шальной отравленной апачской стрелой. Но Кукарес был не способен хоть сколько-нибудь долго рассуждать, он горел желанием действовать. Леперо остановился на мысли, что, если уж Тигреро покинул с наступлением ночи вполне защищенную от нападения индейцев стоянку и, отказавшись от помощи товарищей, отправился как будто безо всякой ясной цели бродить по пустыне, то он имел на то какие-либо важные, ему, Кукаресу, непонятные причины. Ему, правда, хотелось узнать эти причины, но он в то же время знал, что дон Марсиаль болтать попусту не любит, а особенно не любит, чтобы кто-то совал нос в его тайные планы. Поэтому леперо отложил удовлетворение своего любопытства до более удобного момента, так как к дону Марсиалю, несмотря на все свое легкомыслие, он чувствовал великое уважение, смешанное с немалой долей страха.

Оба всадника ехали друг возле друга, храня полное молчание, опустив поводья и предавшись каждый своим мыслям. Кукарес скоро заметил, что Тигреро вместо того, чтобы углубиться в лесную чащу, старался держаться берега реки.

Тем временем мрак окончательно сгустился. Отдаленные предметы стали сливаться с массами теней на горизонте. Скоро нельзя было различить и ближайшие предметы.

Некоторое время леперо старался, то глубоко вздыхая, то испуская благочестивые восклицания, обратить на себя внимание своего спутника. Но все было напрасно. Наконец, когда темнота стала, что называется, хоть глаз выколи, он решил, что Тигреро теперь уже ни о чем не может думать, кроме того, как бы не сбиться с пути, не завязнуть и не выколоть себе глаз. Тогда Кукарес набрался смелости и обратился к нему со словами:

— Дон Марсиаль… — проговорил он.

— Ну? — небрежно отозвался дон Марсиаль.

— Не находите ли вы, что пора остановиться?

— Зачем?

— Как это «зачем»? — с изумлением переспросил леперо, ободренный вниманием, оказанным его словам.

— Мы еще не приехали куда следует.

— А разве мы едем в какое-то определенное место?

— А зачем же, по-твоему, мы оставили безопасный островок и друзей?

— Это верно. Но куда же мы едем, вот что хотелось бы знать мне?

— Скоро ты это узнаешь.

— Признаюсь, мне это будет очень интересно.

Они оставили на расстоянии приблизительно двух ружейных выстрелов холм Гетцали и достигли небольшой бухточки, которая из-за извилистости реки находилась как раз в тылу асиенды, встававшей темной массой перед ними и закрывавшей их своей тенью.

Дон Марсиаль остановился.

— Вот мы и приехали, — проговорил он.

— Наконец-то, — со вздохом облегчения буркнул про себя леперо.

— Я хочу сказать, что самая легкая часть нашего путешествия закончена.

— Значит, нам предстоит серьезное дело?

— Разумеется! Разве ты до сих пор думал, что эту прогулку по берегу Рио-Хилы мы предприняли ради наслаждения красотами природы?

— Меня и самого это удивляло.

— Ну, а теперь начнется, собственно, само дело, ради которого мы ехали.

— Отлично.

— Только я должен предупредить тебя, что дело это довольно опасное. Но я рассчитываю на тебя.

— Благодарю вас, — отвечал на это Кукарес, скорчив гримасу, которая должна была изображать улыбку.

На самом деле эта улыбка показала, что Кукаресу было бы гораздо приятнее, если бы в этом случае ему меньше доверяли.

Дон Марсиаль продолжал:

— Мы пойдем туда, — он протянул руку по направлению к реке.

— Куда «туда»? На асиенду?

— Да.

— А вы разве полагаете, что у нас с вами по две головы?

— Нет, я думаю, по одной, если только у тебя есть хоть одна.

— Неужели вы думаете, что мы достигнем асиенды и нас не заметят?

— Попытаемся, по крайней мере.

— Отлично, но, так как это, конечно, нам не удастся, то эти черти французы примут нас за индейцев и пошлют нам в лоб пулю, это как пить дать.

— Да, это может случиться.

— Благодарю. В таком случае я предпочитаю остаться здесь, так как, признаюсь, я еще не настолько сошел с ума, чтобы совать свою башку в волчью пасть. Ступайте, если уж вам так приспичило, а я и здесь могу подождать.

Тигреро не мог сдержать улыбки.