Том 4. Драматические поэмы. Драмы. Сцены

Ее волосы печально порыжели
На образе зимней метели.
Они улетели.
Неужели
Им чужды стыд и страх?
Ах… Ах…

Закрывают лицо руками и, вынув платочки, плачут, сидя на снегу.

Черт. Какие прекрасные книги оставлены ею здесь. Целая куча. Все Конт да Кант. Еще Кнут. Извозчик, не нужен ли тебе Кнут?

Извозчик. А? – У меня и свой есть.

Черт. Дело! Неужели вся эта гора книг нужна была для сего весьма легкого и незамысловатого полета по этому зимнему звездному небу? Или это башня для разбега, к которой прибегали все начинающие воздухоплаватели. Ах, по-видимому, скоро будет открыто высшее училище передвижения вскачь на лошадях, лицом, волочащимся по камням, ногами, привязанными к конскому хвосту, хотя некоторые люди говорят, что в старину этот способ передвижения применялся обыкновенно к казни. Но, что хочет погибнуть – погибнет.

Старуха. А то еще есть город, где камни учатся быть камнями и проходят все три рода образования – высшее, среднее и низшее. А мостовая учится быть мостовой, и что же! – Все люди ходят из предосторожности с отбитыми предварительно носами, а кони, от избытка образования, там трехногие. – Потому что камни ходят и изучают Канта.

Черт. Да, велик свет и чудны дела его, все не поймешь, да и где понять! До свидания, сестрицы. Мы, может быть, встретимся с вами на болоте, если вам будет когда-нибудь угодно в собирании трав найти приятное и забавное времяпровождение. Не забудьте, впрочем, громко назвать меня по имени. Мое имя несколько страшное, именно – оно звучит «Черт», но это не значит, чтобы я не был вежливым молодым человеком. Я даже люблю слушать бритого пастора. Что же касается <Христа>, то я люблю посещать обедню в день кончины Чайковского. Вы видите, с какой легкостью, и при том ничего не требуя взамен, я раскрыл перед вами свое общественное положение. Отвечайте мне тем же и вы, и между нами завяжутся отношения, ни к чему не обязывающие, – более призрак, чем вещи, – но все же изрядная сумка боевых выстрелов против скуки, хандры и других гостей, подражающих заимодавшим в недоверчивости к клятвенным словам прислуги, что хозяев дома нет или что год уже, как они умерли. Итак, еще раз до свидания. (Кланяется, приподымает шляпу).

Одна из девиц (приподымаясь). Ваше лицо несколько иное, чем у других. Ваши глаза несколько ярче, чем глаза других. Так как дома меня ждет только сухой чай с гороховой дочерью Германии и учебник положения городского населения при Капетингах, то я бы последовала за вами на ваше болото, собирая травы и слушая ваши рассказы, так как мне кажется, что это будет иметь большее значение для самообразования, чем мои обычные вечерние занятия.

Черт(раскланиваясь). Моя прославленная учтивость побуждает меня сделать все зависящее от меня, чтобы я отблагодарил вас за ваше общество, которым вы любезно подарили меня далеко превосходящим ваши скромные предположения образом.

Другие. И я! И я! (Некоторые отымают от глаз платочки и гордо, не глядя, уходят).

Черт. О, прекрасные девицы! Клянусь тем естественным дополнением к людям установленного образца, которым меня наделило людское недоброжелательство, вы найдете в моем болоте более того, чего искали Канты, потому что их искания слишком часто напоминают кусочек зеленой, но единственной колбасы у цветов на окошке.

Одна. Соловьев… Отечественный мыслитель сказал…

Черт. Да, мы там послушаем и соловьев. Знаете, что недавно я должен был принять ходоков от городских кошек, жалующихся, что несметное количество их сестер погибает от предрассудка, что весенняя песнь кошек, их хвала восходящему солнцу менее приятна, чем песни их вкусных соперников по нарушению ночной тишины, соловьев, и что свод законов не ограждает их от летящих чернильниц, и просящих слезно рассеять этот предрассудок. Но я должен был им указать на ограниченность круга их миропонимания и заявить, что начало кошек, призванных заменить нечто мычащее или только еще хрюкающее (и здесь благородство имеет разделы) – есть мировое начало и восходит до звезд и даже дальше, за пределы сих светил, ибо сам мир – я должен это заявить голосом твердым и властным – есть лишь протяжное «мяу», зажаренное и поданное нам вместо благородного «м-му». Вы видите, что и я бываю способен на потрясение основ.

Одна. Вы несколько порой болтливы, Чертик. Вы позволите нам называть вас «Чертик»?

Черт. О – да, и заметьте при этом, и с большим удовольствием.

Другая. Если вы завели разговор о кошках только потому, что рассказывали раньше об окошке, то это доказывает ваш дурной слух и то, что пишете очень скверные стихи.

Черт. Это обмен рукопожатий в пляске скорой речи?

Одна. Только, ради Бога, не упоминайте о коромысле!