Том 4. Красная комната

Шесть ораторов наполнили время до обеда тем, что приводили справки из официальной статистики Швеции, Науманского издания основных законов, юридического справочника и готеборгской торговой газеты; вывод всегда был один, что отечество в опасности, если его величество будет солидарно отвечать за все акционерные общества, уставы которых им утверждены; и интересы государства поставлены на карту. Один достаточно смело выразился, что интересы государства стоят на броске костей, в то время как другие полагали, что они поставлены на карту; еще другие держались того мнения, что они висят на нитке; а последний оратор сказал, что они висят на волоске.

Предложению к обеденному часу было отказано в сдаче в комиссию; государство не должно было проходить сквозь мельницу комиссий, сквозь сито канцелярщины, сквозь клубы и газетный шум. Отечество было спасено! Бедное отечество!

IX

Карл Николаус и его любезная супруга засиделись однажды за кофе. Он, против своего обыкновения, был не в халате и не в туфлях, а на жене была дорогая matinée.

— Да, они впятером были вчера здесь и сожалели об этом, — сказала госпожа Фальк с веселым смехом.

— Чтоб их…

— Николаус! Не забывай! Ты не за прилавком!

— Что же мне говорить, когда я разозлюсь?

— Не злятся, а сердятся, это во-первых. И тогда можно сказать:

— Это слишком странно!

— Ну, так вот, слитком странно, что ты всегда подходишь ко мне с неприятностями. Брось же говорить о том, что меня бесит!

— Раздражает, старина! Так мне одной нести мое горе, а ты еще взваливаешь на меня свою досаду! Это ли ты мне обещал, когда я выходила за тебя замуж?

— Без разъяснений, без логики! Дальше, пожалуйста! Все, впятером были здесь, мать и твои пять сестер!

— Четыре сестры! У тебя не слишком много любви к моей семье!

— И у тебя тоже!

— Да! я тоже не люблю их!

— Они, значит, были здесь и соболезновали о том, что моего брата выгнали со службы, как ты прочла об этом в «Отечестве». Разве это не так было?

— Да! И они имели нахальство сказать мне, что я не имею больше права быть заносчивой!

— Высокомерной, старая!

— Заносчивой, сказали они; я никогда не опустилась бы до такого выражения!

— Что ты ответила? Ты им, конечно, задала как следует!

— Это уж будь покоен! Старуха грозила никогда больше не переступать моего порога.

— Она это сказала? Как ты думаешь, сдержит ли она слово?

— Нет, не думаю. Но старик, наверное…

— Ты не должна называть так своего отца; если услышит кто!

— Ты думаешь, что я позволю себе это при других? Между тем, старик, говоря между нами, никогда больше не придет сюда.

Фальк погрузился в задумчивость. Потом он опять возобновил разговор:

— Что, мать твоя высокомерна? Легко ее оскорбить? Я неохотно оскорбляю людей, ты знаешь это! Ты должна мне сказать о её слабых, чувствительных сторонах, чтобы я мог избегать их.

— Высокомерна ли она? Ты знаешь ведь, на свой лад. Если она, например, услыхала бы, что у нас был вечер и ее и сестер не пригласили, то она никогда больше не пришла бы сюда?

— Наверное?

— Да, на это ты можешь положиться!

— Странно, что люди её положения…

— Что ты болтаешь?

— Ну, ну! Что женщины могут быть так чувствительны! Да, как обстоит дело с твоим обществом? Как ты его называла?

— Союз женского равноправия.

— Какие же это права?

— Жена должна иметь право распоряжаться своим имуществом.

— Да разве она не имеет этого права?

— Нет, не имеет!

— Какое же у тебя имущество, которым ты не можешь распоряжаться?

— Половина твоего, старина. Мое приданое?

— Господи Боже, да кто это научил тебя таким глупостям?

— Это не глупости, это дух времени, видишь ли. Новое законодательство должно было бы постановить так: я получаю половину, выходя замуж, и на эту половину могу покупать что хочу.

— А если ты истратишь, я всё же должен заботиться о тебе? И не подумаю!

— Но ты обязан это делать, а то тебя посадят в тюрьму! Так сказано в законе, если не заботишься о своей жене.

— Нет, это уж слишком! Но было ли у вас уже заседание? Что там были за дамы? рассказывай!

— Мы еще только рассматриваем устав, приготовляем его к заседанию.

— Кто же эти дамы?

— До сих пор только ревизорша Гоман и её сиятельство баронесса Ренгьельм.

— Ренгьельм! Это хорошее имя! Мне кажется, что я уже слыхал его где-то. Но не хотели ли вы основать и кружок рукоделия?

— Учредить, вернее! Да, и представь себе, пастор Скоро придет как-нибудь вечером и прочтет доклад.

— Пастор Скора прекрасный проповедник и вращается в высшем свете. Это хорошо, мать, что ты вращаешься в хорошем обществе. Ничто человеку не вредно так, как плохое общество. Это всегда говорил мой отец, и это сделалось для меня основным правилом.

Госпожа Фальк собрала хлебные крошки и пыталась наполнить ими свою чашку; господин Фальк достал из жилетного кармана зубочистку, чтобы вычистить кофейную гущу, застрявшую в зубах.