— …что Агнеса будет иметь успех в качестве Офелии. Быть может, она захочет использовать редкий случай и сделает из роли слишком много, как это бывает обыкновенно. Но я раскаиваюсь, что опечалил тебя, и прошу тебя, как всегда, не верить тому, что я говорю; ведь не известно, правда ли это.
— Если бы я не знал тебя, я думал бы, что ты завидуешь мне.
— Нет, мой милый, я желаю тебе, как всем людям, чтобы они, как можно скорее, увидели свои желания исполненными; чтобы обратили свои мысли на что-нибудь лучшее; и это лучшее — смысл жизни.
— Это ты говоришь так спокойно, потому что давно добился успеха.
— Как же не прийти к нему? Итак, не добиться счастья желаем мы, но иметь возможность улыбаться потом своим горячим усилиям, горячим, слышишь ли!
Часы пробили восемь так громко, что в зале загудело. Фаландер поспешно поднялся со стула, как бы желая уйти, но провел рукой по лбу и сел опять.
— Агнеса сегодня опять у тетки Беаты? — спросил он равнодушным тоном.
— Откуда ты это знаешь?
— О, я могу предполагать это, раз ты сидишь здесь так спокойно! Она хотела прочесть ей свою роль, так как у вас осталось не много времени, не так ли?
— Да! Ты встретил ее, что ли, сегодня, что ты и это знаешь?
— Нет, честное слово, нет! Я не могу придумать никакой другой причины для того, чтобы в вечер, когда мы не играем, её не было с тобой.
— Ты сообразил совершенно верно. Впрочем, она просила меня пойти и поискать общества, так как я так долго сидел дома. Она так нежна и заботлива, милая девочка.
— Да, она нежна!
— Только однажды вечером она заставила меня ждать напрасно, когда ее задержали у твоей тетки и она, не прислала мне весточки. Я думал, что сойду с ума, и не мог спать всю ночь.
— Это было 6-го июля, не так ли?
— Ты пугаешь меня! Ты шпионишь?
— Зачем мне это? Я знаю ведь вашу связь и всячески ей сочувствую. А почему я знаю, что это было во вторник 6-го июля? Ты сам ведь так часто рассказывал.
— Это правда.
Молчание длилось несколько времени.
— Удивительно, — прервал Ренгьельм, наконец, молчание, — как счастье может сделать человека меланхоличным; я сегодня вечером так тревожен и хотел бы лучше быть с Агнесой. Не пойти ли нам в маленькие комнаты и не послать ли за ней? Она может сказать, что приехали гости.
— Этого она никогда не сделает; она не может сказать неправду!
— О, это не так опасно! Все женщины могут это!
Фаландер поглядел на Ренгьельма так странно, что тот не понял, чего он хочет; потом Фаландер сказал:
— Я посмотрю сперва, свободны ли маленькие комнаты, тогда мы можем сделать это.
— Ну, иди!
Фаландер остановил его, когда тот хотел пойти за ним, и ушел.
Через две минуты он вернулся. Он был совершенно бледен, но спокоен, и сказал только:
— Они заняты!
— Какая досада!
— Так давай развлекать друг друга, как можем.
И они стали есть и пить и говорить о жизни, любви и людской злобе; и они насытились и опьянели, и пошли домой и легли спать.
XXI
Ренгьельм проснулся на следующее утро в четыре часа оттого, что кто-то позвал его по имени. Он сел в постели и прислушался — было тихо. Он поднял занавеску и увидел серое осеннее утро, дождливое и ветряное. Он опять лег и пытался заснуть, но тщетно. Слышались такие странные голоса в ветре; они жаловались, и предостерегали, и плакали, и стонали. Он попытался думать о чем-нибудь приятном: о своем счастье. Он взял свою роль и начал учить; но выходило всё только: «Да, принц!» И он вспомнил слова Фаландера и нашел, что тот отчасти прав. Он попытался вообразить себе, каков он будет в роли Горацио на сцене он пытался представить себе Агнесу в роли Офелии и он увидел в ней лицемерную интриганку, закидывающую на Гамлета сети по совету Полония. Он попытался отогнать эту картину и вместо Агнесы увидел изящную m-llе Жакетту, которая в последний раз играла Офелию в городском театре.
Тщетно старался он прогнать эти неприятные мысли и картины, — они преследовали его как комары. Когда борьба утомила его, он заснул; те же муки продолжались во сне; он отрывался от них и просыпался, засыпал опять, и повторялась та же история. К девяти часам он проснулся с криком и соскочил с кровати, как будто желал скрыться от преследовавших его злых богов. Он оделся поспешно, и, когда он собирался обуваться, паук пробежал по полу. Он обрадовался, потому что думал, что паук обозначает счастье; он пришел даже в хорошее расположение духа и сказал себе, что не надо есть на ночь раков, если хочешь хорошо спать. Он выпил кофе и выкурил трубку, когда постучались в его дверь. Он содрогнулся, потому что он боялся сегодня всякого известия, не зная сам почему; потом он вспомнил о пауке и спокойно открыл дверь.
Это была горничная Фаландера, она попросила его прийти ровно в десять часов по важному делу к господину Фаландеру.
Опять его охватил этот неописуемый страх, который мучил его в утренней дремоте. Он пытался провести как-нибудь час до десяти. Но это было невозможно. Тогда он оделся и с бьющимся сердцем поспешил к Фаландеру.