Тот уже приказал убрать свою комнату и был готов принять его. Он ласково, но необычайно серьезно поздоровался с Ренгьельмом. Тот засыпал его вопросами, но Фаландер ответил, что он не может ничего сказать до десяти часов. Ренгьельм обеспокоился и захотел узнать, не неприятное ли это известие; Фаландер сказал, что ничто не может быть неприятным, если он сумеет только правильно взглянуть на дело. И он объяснил, что многое, что кажется нам невыносимым, может быть легко переносимо, если его не переоценивать.
Так провели время до десяти. Тут раздался тихий двукратный стук в дверь, и, когда ее тотчас же отворили, вошла Агнеса. Не глядя на присутствующих, она вынула ключ из наружной скважины и заперла дверь изнутри. Её смущение, когда она потом обернулась и увидела двух, вместо одного, длилось только одну секунду. Она сбросила ватерпруф и поспешила навстречу Ренгьельму; он обнял ее и горячо прижал к груди, как будто не видел целый год.
— Ты долго отсутствовала, Агнеса!
— Долго? Что ты этим хочешь сказать?
— Мне кажется, что я не видел тебя целую вечность. У тебя сегодня такой хороший вид! Хорошо ли ты спала?
— Ты находишь, что я выгляжу лучше обыкновенного?
— Да, я нахожу это; ты такая разрумянившаяся, — на щеках твоих нет ямочек! Что ж ты не здороваешься с Фаландером?
Фаландер стоял спокойно и слушал разговор, но лицо его было бело как гипс, и казалось, что он обдумывает что-то.
— Какой у тебя утомленный вид, — сказала Агнеса и, освободившись из рук Ренгьельма, пробежала через комнату с мягкими движениями молодой кошки.
Фаландер не отвечал. Агнеса взглянула на него пристальнее и вдруг поняла его мысли; лицо её изменилось как водяная поверхность под порывом ветра, но только на одну секунду; в следующую она уже была опять спокойна, и, бросив взгляд на Ренгьельма, она выяснила себе положение и приготовилась ко всему.
— Можно узнать, что это за важные дела собрали нас здесь так рано? — сказала она бодро и хлопнула Фаландера по плечу.
— Да, — начал тот так твердо и решительно, что Агнеса побледнела, но в то же мгновение откинул голову, как будто хотел перевести мысли на другую колею. — Сегодня день моего рождения, и я приглашаю вас на завтрак!
Агнеса, видевшая мчавшийся прямо на нее поезд, почувствовала себя спасенной, разразилась звонким смехом и обняла Фаландера.
— Но так как я заказал завтрак к одиннадцати, то до тех пор нам придется подождать. Садитесь пожалуйста!
Стало тихо, настала жуткая тишина.
— Ангел проходит по комнате, — сказала Агнеса.
— Это ты, — сказал Ренгьельм и благоговейно и нежно поцеловал её руку.
У Фаландера был вид человека, выброшенного из седла и делающего усилия опять взобраться на него.
— Я видел сегодня утром паука, — сказал Ренгьельм. — Это обозначает счастье.
— Araignée matin: chagrin, — сказал Фаландер. Разве ты этого не знаешь?
— Что это значит? — спросила Агнеса.
— Паук утром приносит горе.
— Гм!..
Стало опять тихо, и дождь, порывами хлеставший в окна, заменял разговор.
— Я читал сегодня ночью потрясающую книгу, — заговорил опять Фаландер, так что почти не мог заснуть!
— Что это была за книга? — спросил Ренгьельм без особого любопытства, потому что всё еще ощущал тревогу.
— Она называется «Pierre Clément» и в ней говорится об обыкновенной женской истории; но она там представлена так живо, что производит впечатление жизни.
— Что такое обыкновенная женская история, если можно спросить, — сказала Агнеса.
— Неверность и измена, конечно!
— И этот Pierre Clément? — сказала Агнеса.
— Он, разумеется, был обманут. Он был молодым художником, полюбившим любовницу другого…
— Теперь я припоминаю, что читала этот роман, — сказала Агнеса, — он мне очень понравился. Не вышла ли она потом замуж за того, кого любила действительно? Да так это было, и в это время она сохранила старую привязанность. Автор хотел показать этим, что женщина может любить двояко, мужнина же только на один лад. Это очень верно, не правда ли?
— Конечно! Но тогда наступил день, когда её жених должен был подать эскиз на конкурс — словом — она отдалась префекту, и Pierre Clément стал счастливым и мог жениться.
— И этим автор хочет сказать, что женщина может пожертвовать всем для того, кого любит; мужчина же…
— Это самое бесстыдное, что, мне когда-либо приходилось слышать! — вырвалось у Фаландера.
Он встал и подошел к своей шифоньерке. Резко открыл дверцу и вынул черный ящик.
— Вот, — сказал он и подал Агнесе ящик, — ступай домой и освободи мир от выродка!
— Что это значит? — сказала Агнеса, смеясь и открывая ящик, из которого она вынула шестизарядный револьвер. — Какая красивая вещица! Не был ли он у тебя, когда ты играл Карла Моора? Да, конечно! Мне кажется, что он заряжен.
Она подняла револьвер, прицелилась в отдушину и выстрелила.
— Запри его! — сказала она. — Это не игрушка, друзья мои.
Ренгьельм сидел молча. Он понял всё, но не мог произнести ни слова; и до того был он зачарован этой женщиной, что не мог даже найти в себе враждебного чувства к ней. Он чувствовал, как нож пронзил его сердце, но боль еще не успела загореться.