Том 4. Лачуга должника. Небесный подкидыш. Имя для птицы

— Но почему сигнализатор охраны не сработал?! — с тревогой в голосе произнес Чекрыгин. — Может быть, это ты виноват? — обратился он к чЕЛОВЕКУ.

— Напитал энергией прибор, проверил его заранее я, — стал оправдываться «Коля».

— Может, на этот раз «Николашка» и не виноват, — принял внезапно Белобрысов сторону чЕЛОВЕКА. — Может, эту животину, что ночью приходила, никакая радиотехника не расчухает.

Чудес вокруг — хоть пруд пруди,
И нам от них не худо, —
Но может вдруг произойти
Чудовищное чудо.

Мы вышли на улицу.

За ночь погода изменилась. Ветер гнал на материк тяжелые тучи. Издалека слышались удары валов, обрушивавшихся на берег; на Ялмезе нет приливов, но шторма там бывают очень сильные. Ветер завывал в оконных проемах, отрывал от стен пласты отслоившейся штукатурки.

Мы шагали по городу, разглядывая здания, порой заходили внутрь. Время разрушило строения изнутри, наружная облицовка местами отвалилась, — и все-таки они поражали прочностью, добротностью, обилием архитектурных украшений, порой весьма громоздких. На окраинных улицах дома выглядели скромнее, но и в них ощущался немалый запас прочности. Что касается лестниц, то их не имелось даже в многоэтажных зданиях. В большинстве случаев их заменяли пандусы, причем чем богаче был дом, тем меньше был наклон у пандуса, чем беднее — тем круче и неудобнее. В самых же бедных (но самых малоэтажных!) зданиях и пандусы отсутствовали; вместо них жильцы пользовались вертикальными шахтами, из стен которых торчали металлические скобы. В дальнейшем мы убедились, что ступени и ступенчатые архитектурные системы ялмезианским зодчим были неведомы.

Во многих жилых и общественных зданиях мы находили книги. Но все они были в таком плачевном состоянии, что для чтения не годились: сырость, пыль, грызуны и насекомые — да и само время — сделали свое дело. Лучше всего сохранилась ялмезианская письменность на вывесках, и Лексинен все время вглядывался в них, бормоча что-то себе под нос. К полудню он заявил, что мы имеем дело с языком системы «Д» агглютинативной группы Р-14. Несколько позже он сообщил, что ему, кажется, известен аналог этого языка. Но, чтобы проверить догадку, необходимы словари.

Возле входа в одно монументальное двухэтажное строение за чудом уцелевшим стеклом витрины висела выцветшая афиша. На ней с трудом можно было разглядеть изображение парусного судна.

— Здесь кино, — уверенно сказал Павел. —

Шпион гуляет по стене
На вертикальной простыне.
К концу сеанса будет он
Развенчан и разоблачен!

— Нато сюта зайти, фтрук найтем киноленты, — предложил Лексинен.

Мы вошли в фойе. Со стен свисали какие-то лохмотья, пахло сыростью и кошачьими испражнениями. Несколько ушастых кошек, вынырнув из-под осевшего дивана, стали тереться о наши ноги. В будке киномеханика мы ничего не нашли. В зрительном зале ушастиков оказалось еще больше, чем в фойе. Весь пол был испещрен их следочками. Но имелись там и иные следы! Широкие дверные проемы выходили и на ту улицу, с которой мы вошли, и на параллельную ей, — и в проходах между креслами мы обнаружили многочисленные отпечатки, аналогичные тем, которые видели утром в гостинице. Однако здесь они имели разную давность: одни казались совсем свежими, другие уже запорошились пылью.

— Чудища через этот зал ходят, а ушастики их, видать, не боятся, живут в полном уюте. Чудищам добыча покрупнее нужна, — резюмировал Белобрысов.

Наконец, уже незадолго до наступления сумерек, мы отыскали библиотеку. Она помещалась в массивном здании с пилястрами и фронтоном, на котором белела мраморная доска с изображением раскрытой книги. К сожалению, строение оказалось изрядно разрушившимся: ни единого уцелевшего стекла, кровля просела. Когда мы вошли в нижний этаж, нас огорчило царившее там запустение. Пол длинного двухсветного читального зала находился несколько ниже уровня тротуара, и поэтому там стояла мутная, густая вода, в которой росли водоросли и кишели какие-то мелкие, похожие на пиявок, твари. Столы и стулья давно сгнили, остатки их лежали в воде. По размерам одной, чудом сохранившейся, стеллажной доски Лексинен определил, что когда-то здесь лежали подшивки газет. Нашли мы и одну подшивку — вернее, то, что от нее осталось: студенистый пласт, обесцвеченный водой, весь изъеденный и усеянный дырами и, как констатировал астролингвист, совершенно невосстановимый.

Когда мы по осклизлому пандусу поднялись на второй этаж, в книгохранилище, — оттуда с тонкими жалобными криками ринулась в оконные проемы стая рыжеватых птиц. Здесь, среди обрушившихся книжных полок, среди бумажных холмиков, было их гнездовье. Мы стали рыться в этом хаосе, стараясь не разрушать гнезд. Многие тома давно превратились в труху, пропитанную едким птичьим пометом. Лексинен отобрал пять мало-мальски сохранившихся книг; среди них, сказал он, есть два словаря. Едва мы ступили на пандус, чтобы идти вниз, птицы сразу же влетели в окна.