Том 4. Любавины

– По-нятно, – Пашка пошел второй. – Сделаем некоторый пирамидон, как говорят французы.

Инженер играл слабо, это было видно сразу, Настя стала ему подсказывать. Он возражал против этого.

– Погоди, слушай, ну так же нельзя! Зачем же подсказывать?

– Ты же неверно ходишь!

– Ну и что! Играю -то я, а не ты.

– Учиться надо.

Пашка улыбался. Он ходил уверенно, быстро и точно.

– Вон той, Гена, крайней, – не выдерживала Настя.

– Нет, я не могу так! – кипятился Гена. – Я сам только что хотел идти этой, а теперь не пойду принципиально.

– А что ты волнуешься-то? – удивилась Настя. – Вот чудак.

– Как же мне не волноваться?

– Волноваться вредно, – встревал Пашка и подмигивал незаметно Насте. Настя краснела и смеялась: ей было немножко неудобно за своего жениха – за то, что он по пустякам нервничает.

– Ну, и проиграешь сейчас со своей принципиальностью.

– Нет, почему?.. тут еще полно шансов сфотографировать меня, – снисходительно говорил Пашка. – Между прочим, у меня дамка. Прошу ходить.

– Теперь проиграл, – с досадой сказала Настя.

– Занимайся своим делом! – серьезно обиделся Гена. – Нельзя же так, в самом деле. Отойди.

– А еще – инженер, – Настя отошла от стола.

– Вот это уж... ни к чему. При чем тут инженер-то?

– Боюсь ему понравиться. С любовью справлюсь я одна... – запела Настя и ушла в глубь библиотеки.

– Женский пол, – к чему-то сказал Пашка. Инженер смешал шашки на доске, сказал чуть охрипшим голосом: – Я проиграл.

– Выйдем покурим? – предложил Пашка.

– Пойдем.

В сенях, закуривая, инженер признался:

– Не понимаю: что за натура? Во все обязательно надо вмешаться!

– Ничего, – неопределенно сказал Пашка. – Давно здесь?

– Что?

– Я, мол, давно живешь-то здесь?

– Живу-то? Пятый месяц.

– Жениться хочешь?

Инженер с удивлением посмотрел на Пашку; Пашкин взгляд был прям и серьезен. В сумраке сеней глаза его даже слегка светились.

– Да. А что?

– Правильно. Хорошая девушка. Она любит тебя?

Инженер вконец растерялся.

– Любит?.. По-моему, – да.

– По-моему... Надо знать точно.

– Ты к чему это?

– Так, к слову.

Помолчали.

Пашка курил и сосредоточенно смотрел на кончик папиросы. Инженер хмыкнул и спросил:

– Ты «Капитал» действительно читаешь?

– Нет, – Пашка небрежно прихватил губами папироску – в уголок рта, – сощурился, заложил ладони за поясок, коротким красивым движением расправил рубаху. – Может, в кинишко сходим?

– А что сегодня?

– Говорят, комедия какая-то. Посмеемся хоть...

– Можно.

– Только это... ты пригласи ее тоже, – Пашка кивнул на дверь библиотеки; взгляд его был по-прежнему серьезным и теперь еще каким-то участливым.

– Настю? Ну, а как же, – тоже серьезно сказал инженер. – Я сейчас зайду к ней, поговорю... Помириться надо.

– Давай, давай.

Инженер ушел, а Пашка вышел на крыльцо, облокотился о перила и стал смотреть на улицу. Взгляд его был задумчивый.

В кино сидели вместе все трое. Настя – между инженером и Пашкой.

Едва только погасили свет, Пашка придвинулся ближе к Насте, взял ее руку. Настя молча отняла руку и отодвинулась от него. Пашка стал смотреть на экран. Посмотрел минут пять и опять стал осторожно искать руку Насти. Настя вдруг сама придвинулась к нему и шепнула на ухо:

– Если ты будешь распускать руки, я опозорю тебя на весь клуб.

Пашка моментально убрал свою руку. И отодвинулся. Посидел еще... Потом наклонился к Насте и тоже шепотом сказал:

– У меня сердце разрывается, как осколочная граната.

Настя тихонько засмеялась. Пашка, ободренный, опять потянулся к ее руке. Настя обратилась к Гене:

– Давай поменяемся местами.

– Загораживают, да? Эй, товарищ, убери свою голову! – распорядился Пашка. Впереди сидящий товарищ «убрал» голову.

– Теперь ничего?

– Ничего, – сказала Настя.

В зале было шумно. То и дело громко смеялись.

Пашка согнулся в три погибели, закурил под шумок и торопливо стал глотать сладкий дым. В лучах от проекционной будки отчетливо закучерявились синие облачка дыма. Настя толкнула его в бок.

– Ты что, с ума сошел?

Пашка спрятал папироску в рукав... посидел с минуту, нашел Настину руку, с силой пожал и, пригибаясь, пошел к выходу. Сказал на ходу Гене:

– Пусть эту комедию сами тигры смотрят.

На улице Пашка расстегнул ворот рубахи, – глубоко вздохнул... Медленно пошел домой.

Дома, не раздеваясь, прилег на кровать.

– Ты чего такой грустный? – спросил Прохоров.

– Да так... – сказал Пашка. Полежал немного и вдруг спросил: – Интересно, сейчас женщин воруют или нет?

– Как это? – не понял Прохоров.

– Ну, как раньше. Раньше ведь воровали.

– A-а. А черт его знает. А зачем их воровать-то? Они так, по-моему, рады, без воровства.

– Это – конечно! Я так просто спросил, – согласился Пашка. Еще немного помолчал. – И статьи, конечно, за это никакой нету?

– Наверно. Я не знаю, Павел.

Пашка встал с кровати, заходил по комнате – о чем-то глубоко задумался.

– В жизни ра-аз бывает, эх, восемнадцать ле-ет! – пропел он вдруг. – Ефимыч, на – рубаху свою. Сенк’ю!

– Чего вдруг?

– Так, – Пашка снял шелковую рубаху Прохорова, надел свою... Постоял посреди комнаты, еще подумал. – Все, сфотографировано!

– Ты что, девку что ли, надумал украсть? – спросил Прохоров.