Том 4. Любавины

«Мария всех бы тут заслонила», – подумал Иван, и опять в душу въелось сомнение. Подумалось, что не мужа ищет и ждет Мария, не любви, а чего-то другого, черт ее знает чего.

– Ерунда, – сказал Пашка. – Если враг не сдается, его уничтожают. Это я тебе как танкист говорю.

– Нет, плохо твое дело. Ты видишь, как он на нее смотрит?

– Ну и что? Пусть пока посмотрит.

– Пока посмотрит, а там глядишь, комсомольская свадьба.

Пашка взглянул на брата и ничего не сказал: он сам чуял немалую опасность со стороны этого парня-учителя.

Танец кончился.

– Пойдем, – сказал Иван, – не зевай, главное.

Вошли в зал.

С ходу заиграла музыка. Объявили:

– Дамский танец!

Пашка пошел было в ту сторону зала, где сидела Майя, но она сама шла к ним.

– У меня будет беспартийная свадьба! – гордо сказал Пашка, возвращаясь на место. – Сама идет.

Но Майя шла не к нему, а к Ивану.

– Пойдемте, я вас приглашаю!

– Но я же...

– Ничего, надо учиться. Пойдемте, пойдемте. Это вальс, очень просто.

Иван положил тяжелую руку на ее беленькое полуголое плечико... Майя сняла ее, взяла в свою руку.

– А правой поддерживайте меня слегка за талию, – велела она. – Так. Теперь пошли... Раз! Делайте, как я. Раз... два...

Пошли с грехом пополам.

– Вот и получается! – Майя была довольна.

«Пашка сейчас рвет и мечет», – думал Иван.

– Охота вам возиться со мной. Павел-то хорошо ведь танцует.

– Он действительно ваш брат?

– Да.

– Он очень смешной. Он говорит, что влюбился в меня, – Майя засмеялась.

Иван серьезно смотрел на нее. А сам думал: «Вот первая ошибка Пашкина – сразу про любовь начинает».

– А что тут смешного? – спросил он.

– Ну как же!.. Первый раз видит и сразу – влюблен.

– Бывает и так.

– С вами так бывало?

«Выпила она, что ли!» – недоумевал Иван. Уж очень смело, свободно держит себя. Учительница все-таки...

– Бывало сколько раз.

– Да? А вы женаты?

– Женат, – соврал Иван. Девушка его не интересовала. Даже неудобно стало, что он таскается с ней по залу – на смех людям. – Все, – сказал он, – натанцевался. Голова закружилась.

– Ну-у, такой большой, а голова закружилась.

Иван подвел ее к Пашке.

– Выручай, браток, я не могу больше.

Пашка взял Майю и умчал ее на середину зала.

Иван вышел на улицу и широким решительным шагом направился к Родионовым. После того как он подержал в руках чужую, ненужную ему женщину, в нем пробудилось вдруг неодолимое желание взять так же бережно в руки любимую, желанную. Пока шел, выдумывал способ, как вызвать Марию на улицу. Решил так: написать записку и сунуть ей незаметно. А к Родионову у него есть дело: спросить насчет завтра, когда подавать машину.

Остановился у столба, под электрической лампочкой, написал на клочке бумаги химическим карандашом: «Выйди. Надо сказать пару слов».

Все Родионовы были дома. Мария слушала музыку в своей комнате. Кузьма Николаевич сидел в прихожей на корточках – чинил примус, хозяйка кроила на столе в другой комнате материю.

– Здравствуйте, – сказал Иван, увидел через дверь Марию, и у него екнуло сердце.

Родионов поднялся.

– Я на минуту, – сказал Иван, проходя в комнату Марии. – Я хотел спросить: когда завтра выезжаем? – Получилось так, что он прошел в комнату впереди секретаря.

– Завтра никуда не поедем, – ответил Родионов. – Садись. Иван остановился около Марии, заслонил ее собой от Родионова, бросил на колени ей бумажный комочек – записку. И отвернулся. Он не видел, взяла ли она его, почувствовал, что взяла. На сердце стало немного веселее.

– Не едем, значит?

– Нет. Садись.

– Да я на минутку... хотел спросить только.

– Садись! Чаю попьем сейчас, – настаивал Родионов, но Иван уперся на своем.

– Нет, пойду. Спасибо большое.

– Ну-у, елки зеленые!.. – Кузьма Николаевич был огорчен. – Чего так?

– Да надо идти, – Ивану не терпелось уйти. Не терпелось скорей начать ждать. Что, если выйдет? Почему-то не верилось, что Мария выйдет. Неужели выйдет?

Попрощавшись, он вышел на улицу облегченно вздохнул... Отошел к воротам, прислонился к столбу, закурил. «Заварил кашу», – подумал.

Ждать пришлось долго. Иван решил уже, что Мария не выйдет, но отойти от столба не было сил. Стоял, материл себя.

Вдруг сеничная дверь скрипнула; кто-то вышел на крыльцо, остановился... Иван отделился от столба, кашлянул... Мария – это была она – спустилась с крыльца, подошла к нему.

– Ну?

Белело в темноте ее холеное крупное лицо, блестели веселые холодные глаза.

– Сейчас скажу... – охрипшим голосом проговорил Иван – он струсил. – Нравишься ты мне.

Мария усмехнулась. Некоторое время молчала, потом спросила:

– Все?

– А чего еще?

– Можно идти?

Иван растерялся... Долго молчал.

– Что ты из себя строишь вообще-то? – спросил он, желая казаться спокойным. – Ты можешь объяснить?

Мария засмеялась. Смеялась негромко, весело, в нос. Иван пошел прочь от нее. Стало невыносимо тяжко и стыдно. Шагал, матерился шепотом и думал: «Ну ладно. Это вы над Любавиными смеетесь?». Вспомнилось почему-то, как смеялась в клубе над Пашкой веселая девушка Майя.

«Ладно».

Петр Ивлев рано задумался о своей судьбе. Парень он был неглупый. Он знал это. И решил во что бы ни стало выйти в люди.